Шевченко А. С.
Просторней становится в лесу после листопада, далеко видны тетерева. Полевики теперь не прячутся, как летом, а открыто садятся на еловые стрелки, маковки сосен или на голые ветви чернолесья.
Мы с Михаилом Михайловичем — моим постоянным спутником по охоте — бродим в Гатчинских лесах по серому ольшанику, выбирая подходящие уголки для шалашей.
Нам нужно найти такие горушки или чистинки, где бы выставленные приманки — чучела — сразу бросались в глаза вылетающим на кормежку косачам.
— Гляньте, гляньте! — говорит Михаил Михайлович, — черныши на деревьях! Значит, дичное место.
Приглядываемся. Нет, это не тетерева. Повыше прутняка, на голых осинах чернеют большеголовые вороны. Смелые и сильные, они вооружены толстым и заостренным на конце клювом — удар его в лоб оглушит и зайца.
Поджав лапы, черные вороны сидят молча. Эти смышленые птицы зря не станут отсиживаться. Очевидно, караулят кого-то. Но кого?
Приближаемся. Вороны плавно слетают один за другим и, шипя крыльями, удаляются... В ольшанике возле дорожки темнеет муравейник. Как обычно, он расположен у южной стороны деревьев. Шагов на полсотни подошли мы к нему. Пристально вглядевшись, обращаюсь к товарищу:
— Лось! — говорю, указывая на «муравейник».
Михаил Михайлович бегло скользнул ненаметанным глазом по бурой куче: где же зверь? Сходство лежачего лося с муравейником поразительно, и голова не выделяется — к боку прижата. Еще ближе подходим. Лось вдруг поднял голову, насторожил длинные уши и, проворно вскочив, побежал, припадая на переднюю ногу. Раненый! Вот почему вороны караулили его! Наблюдательные птицы приметили недомогание животного и готовились справлять «тризну».
Вблизи от этого места, в подлеске, мы поставили шалаши, шагах в четырехстах один от другого. Приготовили и подчучельники из осиновых жердин.
...Дней через десять, на рассвете, мы возвращаемся сюда и расходимся по шалашам.
Берусь за свои осиновые жерди, а на них лысины — лось кору соскоблил. Надев на подчучельники тетеревиные чучела, приставляю их к невысоким деревьям и прячусь в шалаш.
Посветлело мглистое утро. Сижу в своем укрытии, делаю щелки в стенках хвои и точно примечаю, где маячат чучела, а то, случается, путаешь их потом с подлетевшим чернышом...
Слышу, шлепает кто-то в ивняке по заболоченной луговине. Кого еще принесло сюда? Надо предупредить о себе. Слегка посвистываю — здесь, мол, есть охотник, проходи, не мешай! Неизвестный остановился... Еще ближе зашлепал. Экий недогадливый! Покашливаю, чтоб понятней было. А мне отвечают отрывистым... ревом. Вот кто, оказывается, слоняется здесь — лось! Видно, смел этот обычно осторожный и чуткий зверь. Он, конечно, распознал присутствие человека, однако сердится. От раны раздражен, что ли? Высовываю из шалаша голову, где он там? А в этот момент, просвистев крыльями, к чучелам спланировали было тетерева, да, завидев меня, вильнули в сторону.
Ворчу на лося. Но он уже удалился неслышно...
Где-то забормотал черныш. Подзадориваю его тетеревиным «чуфыканьем». Косач ответил. Поперекликались мы с ним, его и потянуло «к обществу». Летит и, очевидно, сбился с толку: куда примоститься — с двух сторон чернеют собратья. Полевик и сел на березу... между моим и Михаила Михайловича чучелами. Немного погодя, стал клевать почки. У соседа послышался выстрел — туда прилетел другой тетерев. Мой косач высоко поднял голову — в чем дело?.. Успокоился. Вновь стреляет Михаил Михайлович. Черныш опять встревожился. Но стрельба не спугнула его — ведь он не видел человека! Посидел, посидел тетерев, нырнул в воздух и помчался к моим чучелам. Просвистел над шалашом крыльями и «фрк»! — сел на сосну. Статно вытянулся черный с синеватым отливом петух и воззрился на «косачей». Беру на мушку лирохвостого, стреляю. Веточки, чуть заслонявшие птицу, смягчили удар дроби — полетел раненый тетерев, а где сел или упал — не уследил я. Жаль, не найдешь теперь подранка, забьется в заросли.
Немного погодя, назойливо застрекотала сорока. Известна ее «коварная» привычка — выдавать своих лесных собратьев! Особенно досаждает она косому. Тот улепетывает от нее, а надоедливая птица пристает к нему, перепархивая следом с дерева на дерево. Сейчас на одном и том же месте тараторит сорока. Не подранка ли моего обнаружила? Торопливо выбегаю из шалаша. Завидев меня, да еще с ружьем, проныра уже иначе затрещала — тревожно, и скорее удирать. Под ольшиной, на которой суетилась белобока, я нашел забившегося в осоку тетерева. Довольный, возвращаюсь в шалаш...
Высоко в небе парят семь воронов. Что за сборище? Не распавшийся еще выводок, что ли? В такую пору старые вороны держатся парами, а молодые — одиночками. Лишь по сигналу «кру-кру-кру» на добычу слетаются вместе.
Без единого взмаха согнутых крыльев черные птицы то устремляются навстречу друг другу и, ловко разминувшись, закругляют полет, то плавают одна над другой, скользя вниз и вновь взмывая. Молча носятся зоркие птицы. Игра или разведка? Не хромого ли лося ищут? Вороны на редкость памятливы. Больного животного они не оставят в покое, не раз наведаются — не готова ли добыча? Круг за кругом вороны обследуют ивняк, словно угадывая путь, по которому спозаранку шел лось... Уже закружили в выси над моим шалашом. Любопытно, обратят они внимание на чучело?
Нет, удаляются. Вот сделали новый заход и вдруг, пикируя, устремляются с тыла к чучелам — неподвижные птицы всегда сулят легкую поживу! — с разгону долбанули моих «тетеревов». Отпрянули и, затормозив хвостом и частыми взмахами крыльев, вновь атакуют. Выстрелом разгоняю черную рать...
Сходимся с Михаилом Михайловичем.
— Что это вы, — смеется он, — то с лосем переговаривались, то с воронами воевали!..
Проверили мы с Михаилом Михайловичем ход лося. Ошиблись на этот раз черные вороны — зря следили за животным. Дело шло на поправку: лось оставлял следы уже обеих передних ног.
