Корин Н.
Это был красивый, серо-рыжий щенок-лайка: уши торчком, лапы толстые, хвост крутой завитушкой на левое бедро, а глаза — огонь, умные-преумные, с хитринкой.
Щенку, когда я приобрел его, шел уже седьмой месяц, а он еще и леса не видел.
Лес поразил Сэрку: сколько простора, сколько запахов, сколько разной травы, сколько жуков и птичек!
Сэрка сначала только любовался на дятла, долбившего невысокую сухую елку, поворачивал голову с боку на бок и даже раза два обошел вокруг дерева.
А как он фыркнул и загавкал, когда из-под самого его носа вылетели тетеревята!
Все интересовало в лесу молодую собаку.
Сэрка рос, мужал и что особенно радовало в нем, это — послушность. На каком бы конце села он ни находился, в каких бы интересных забавах ни участвовал, достаточно было два-три раза свистнуть, и щенок молнией летел к моим ногам. Свист мой он отличал от любого другого.
Место свое во дворе, под высокой лестницей крыльца, он знал великолепно.
И как ни хорошо ему было иной раз в веселой и светлой комнате, только скажешь: «Ну, иди на место, иди спать», — Сэрка поворачивался к порогу, лапой отталкивал дверь в сени и шел на место, под лестницу.
К выстрелу я приучил его сразу.
Шума он нисколько не испугался и значение стрельбы понял очень скоро.
Натаскивать Сэрку по белке пошел я поздней осенью на правый крутой берег Оки.
Скоро я нашел беличье гнездо, срубил шестик и стал снизу тыкать в прутья гнезда, надеясь вспугнуть белку. Белки не было. Думаю — нет ли орехов? Сшибаю шестиком гнездо, орехов нет. Сэрка смотрит, нюхает.
Идем дальше. Через какие-нибудь десять минут Сэрка тявкает.
Подхожу — опять гнездо, и опять пустое. Так за короткое время собака нашла мне около десятка беличьих гнезд, но все они оказались пустыми.
Белка ушла через лед на левый берег реки, где был густой хвойный лес с могучими соснами и темными, разлапистыми елями.
Переходим в бор...
В этот же день я убил из-под Сэрки трех белок.
Приличным бельчатником Сэрка стал, когда ему не было еще и года.
На будущий год Сэрка перешел уже в высший класс и к обычному способу охоты — подлаиванию — освоил «доклад». Получилось это у него как-то само собой, без всякого с моей стороны показа и разъяснения.
Теплым зимним днем бродили мы с ним по лесу.
Лыж я не взял и ходил больше по дорогам да по тропкам. Сэрка то исчезал, то появлялся. Белок в эту зиму у нас не было,— очевидно сказалось отсутствие шишек на елках.
И вдруг Сэрка залаял. Стою на дороге — жду. Сэрка замолчал, а потом вынесся ко мне и как бы потянул за собой; отбежит шагов двадцать с дороги в лес и опять вернется; головой вертит и хвостом виляет.
— Ну, говорю, пойдем. Показывай, что ты там нашел.
Сэрка в восторге, рад, что его поняли. Трусит впереди, я за ним. И вот подводит к двум елкам, тесно переплетенным сучьями; поднял голову кверху и раза три, как-то необычно для него, тихо гавкнул.
Всматриваюсь: вполдерева, на уродливом сучке, близко к стволу, сидит большая глазастая сова.
Такую зверюгу Сэрка увидел впервые, и она, очевидно, удивила его тем, что уж очень тихо и недвижимо сидела. Собачий инстинкт подсказал ему, — зря здесь шуметь не надо. Но хозяина-охотника надо поставить в известность? Нужно. Вот Сэрка и примчался ко мне. Доложил как следует, привел к месту, на — стреляй...
Следующий «доклад» он сделал уже осенью по барсучьей норе.
Много от нас потребовалось терпения и выдержки, но и барсука мы обманули, не ушел он от нас.
Барсук оказался жирный-прежирный. Шкурка до сих пор еще цела, а сало сразу в аптеку сдали...
Утки, тетерева, рябчики, глухари, хоть и не часто, а все же, с помощью Сэрки, тоже попадали под ружье.
У Сэрки было почти невероятное зрение, замечательный слух, чутье и низом и верхом, врожденная любовь к охоте, быстрая сообразительность, смелость и вместе с тем позывистость и послушание. Годам к четырем он был бы настоящим «профессором».
Но ему, увы, не повезло...
Встал я однажды утром, почему-то раньше обычного вынес Сэрке завтрак.
Смотрю — лежит он недалеко от конуры, у самого крыльца, и почему-то с веревкой на шее.
Сэрка был мертв.
Какой-то дурной человек, очевидно завидовавший мне, захотел украсть собаку. Зная, что Сэрка часто забегал в село к «приятельнице» Пальме, похититель сумел там накинуть ему на шею веревку.
Борьба была не на жизнь, а на смерть.
Наверно Сэрка не раз впивался своими зубищами в руки и ноги своего нового «хозяина», а тот нещадно бил его; очевидно в тот момент, когда Сэрка вырвался, вор ударил его чем-то очень тяжелым по хребту.
Инстинкт самосохранения — найти защиту у верного хозяина — придал собаке неимоверные силы. И она кое-как доползла до дома, но ни лаять, ни скулить уже не могла.
Вечером после работы мы со слезами похоронили Сэрку.
