Тарпан Г.
I
Степь начиналась сразу за поселком: широкая, ровная. Лишь на горизонте справа темнели горы и над ними висели свинцовые облака.
Крымская погода путала календарные сроки. В Подмосковье в эти дни зарождались ледяные горки и катки с коньками и салазками, а здесь ноябрь выглядел апрелем. Нежная зелень озими укрывала степь широкими коврами от Джанкоя к Армянску, от Перекопа к Евпатории.
На колхозных хуторах густо пахло свежими яблоками и молодым вином, а в укромных местах лесной посадки цвели душистые фиалки.
— На носу декабрь и вдруг — фиалки! — удивленно рассуждал молодой лесовод Тяпкин, прогуливаясь за поселком Сейтлер.
Лесовод полной грудью вдыхал чистый степной воздух, прислушиваясь к робкому треньканью какой-то птички, скрытой придорожным кустарником. Думал же он о Москве, о товарищах по институту, с которыми расстался, закончив ученье...
Проходя вдоль канавы, он палкой стал сбивать колючие головки репейника. Вдруг из бурьяна вырвался большой русак, сделал огромный прыжок через дорогу и покатил в просторную степь. Тяпкин не мог удержаться от озорства, подхватил к плечу палку, прицелился и завопил:
— Бах! Бах-бах!..
«С утра надо осмотреть участок, как там принялись молодые деревца, — рассуждал он, глядя вслед убегающему зверьку. — А не подвинтить ли Макарова? Вдвоем-то веселее...»
Тяпкин торопливо повернул в поселок. Подойдя к домику, в котором он жил со своим другом лесоводом Макаровым, Тяпкин рывком распахнул двери, влетел в комнату, на ходу снял очки, пробежал из угла в угол и остановился у стола. Возбужденное лицо его покрылось мелкими капельками пота.
— Борис, что с тобой? — встревоженно спросил Макаров.
— Ф-фу! — выдохнул Тяпкин с присвистом. — Первый раз вижу такое. Голубые зайцы! Понимаешь?
— Ровным счетом ничего не понимаю. Картина в кино, что ли?
Сухопарый, невысокий Макаров выглядел подростком рядом с крупной фигурой Тяпкина; но были они однолетки, вместе окончили институт и вместе приехали в Крым на лесоопытную станцию.
— Какая там картина! — воскликнул Тяпкин, разводя руками. — Выхожу за поселок, и вдруг огромнейший русак! Да ведь голубой, вот в чем дело! Такого встретить — все равно что увидеть белую ворону, — Тяпкин платочком осушил лоб, протер губы и хитровато улыбнулся: — А может, сходим в степь, как думаешь? Редкий случай, если удастся заполевать такой экземпляр.
— А может, то был кролик? — спросил Макаров и вздохнул, морщась с досады, что оторвали его от работы над диссертацией. — Ведь в Крыму они живут на свободе, как зайцы.
Тяпкин оседлал нос очками и с минуту разглядывал Макарова, как человека, которого он встретил впервые.
— А еще воображаешь себя охотничьим классиком! Да ведь голубой заяц-то, пойми, еловая шишка! Какой же охотник не вспыхнет от такой встречи, как смоляной факел?
— А ты разве охотник? — наивным тоном спросил Макаров. — Может, и стрелять умеешь только из своей палки?
— Я? — крикнул Тяпкин, краснея. — Я тебе докажу!
— Ложкой в рот, — невозмутимо докончил Макаров.
— У-у, лесной бюрократ... Только и умеешь скрипеть пером. А ты давай поближе к жизни, тогда и узнаешь, кто какой охотник.
— Ну что ж, поглядим поближе, — сказал Макаров. — Готовь припасы, с утра пойдем к лесной посадке, проверим ее состояние. Может, там встретим и твоего голубого, зайца, эта прожорливая тварь сильно вредит молодой поросли.
— Вот, вот! — обрадовался Тяпкин. — Об этом я и хотел сказать.
II
На рассвете приятели бодро шагали по еще безлюдной степной дороге.
Было тихо, прохладно. Справа и слева тянулась зеленая озимь, ровная, будто подстриженная машинкой. Вдали маячили горы с острыми изломами хребтов, белыми плешинами макушек и темными лесными массивами у подошвы. Над горами в сероватой дымке горизонта черными планерами кружили орлы. Воздух был чист, прозрачен, дышалось легко, свободно, как после грозового ливня в жаркий день.
Сзади послышался ровный гул. Вскоре можно было явственно различить дробный перестук моторов. Приближалась длинная колонна автомашин.
Из-за гор выглянуло солнце, степь порозовела, заискрилась. Свернув с дороги, охотники пошли целиной, внимательно проверяя канавки, нагромождения камней, бугорки, кустарник. Неожиданно из густого бурьяна вымахнул заяц. Он был самый обыкновенный, серый, с коротким хвостом и непомерно длинными задними ногами. И когда он бежал по зеленому ковру озими, то сзади у него задорно подпрыгивали белые плешины и черная маковка хвоста.
Тяпкин выстрелил дуплетом, не прицеливаясь, и крикнул:
— Гляди, голубой!
— Серый, — ответил Макаров, прикидывая на глаз: — Сто метров, стрелять бесполезно.
Заяц сделал полукруг, замедляя бег, присел и спокойно заковылял дальше.
— Попал, попал! — завопил Тяпкин, хлопнув себя по колену ладонью. — Эх ты, крути-вертиловка, догоню!
Он припустился бежать наперерез, спотыкаясь и размахивая ружьем. Заяц прижал уши и внезапно исчез в складках местности.
Макаров двигался к зарослям колючего держидерева. Рядом с кустарником тянулась гряда серых камней, граница старого виноградника. Земля еще хранила следы давней обработки, — темнели заброшенные ямки, серыми плитами камней были очерчены плантажи, яркими пятнами краснеющих листьев выделялись побеги виноградной лозы.
Из-под ног вырвалась перепелка, отлетела немного и опустилась рядом со стенкой. Проследив ее полет, Макаров вложил в правый ствол ружья патрон, снаряженный мелкой дробью, и осторожно стал подходить к замеченному месту; но он не сделал и двадцати шагов, как вырвалась вторая перепелка. Отпустив ее немного, охотник выстрелил.
— Ага, есть почин, — пробормотал он, поднимая добычу и разглядывая ее на ладони. — Жирная птичка, пожалуй, тут надо потоптаться основательно.
Петляя по винограднику, Макаров слегка подсвистывал, подражая «френчанью» срывающейся перепелки. На винограднике ее было много, сидела она крепко, утомленная ночными перелетами, но знакомые звуки тревоги заставляли настораживаться, менять место перебежками или же, завидев человека, подниматься сразу. Выстрел следовал за выстрелом, а серые комочки продолжали срываться и летели низко над землей, почти по прямой линии.
Макаров чувствовал, что начинает горячиться. Пальцы слегка вздрагивали, во рту пересыхало, ощущался горьковатый привкус пороховых газов; казалось, язык распух и ворочался с трудом. Когда в одном месте сорвалось сразу несколько перепелок, он выстрелил дважды и промахнулся. Неудача смутила и раздосадовала.
Пытаясь успокоиться и охладить азарт, Макаров остановился у каменной стенки, раскуривая папиросу. Из ближней балочки к нему бежал Тяпкин, на ходу протирая очки платком.
— Почему такая... канонада? — спросил он, с трудом переводя дух.
— Много перепелки, высыпка, — ответил Макаров, оглядывая его растрепанную фигуру. — Можно пострелять вволю.
— Перепелки? — обрадовался Тяпкин. — А где они?
— Да там же, где твой голубой заяц.
— У-у, заноза! Не можешь спокойно, без шпилек.
— Могу, не пыхти! Перепелка не уйдет, как твой убитый заяц. Гм... Погоди, а где это ты посеял свои очки?
— А-а, очки? Наверное, когда догонял зайца! Вот так штука, черт возьми, как же теперь? — Тяпкин растерянно заморгал, поглядывая, как испуганный кролик, но вдруг широко улыбнулся и встряхнул зажатыми в кулаке стеклышками: — Да вот же они, анафемы!
Подхватив ружье, Тяпкин выжидательно поглядывал, поворачиваясь то вправо, то влево.
— Сколько я этой перепелки побил под Москвой, уму непостижимо. Набивал до отказа сумку, карманы...
— Шапку, патронташ, сапоги с галошами, — продолжал Макаров без тени улыбки, — и еще сотни две выбрасывал за невозможностью использовать, и птички улетали, обрадованные таким финалом охоты.
— Да что ты мелешь? — возмутился Тяпкин.
— То же, что и ты, — ответил Макаров. — Насколько мне известно, в районе Москвы можно много набить перепелок только в Гастрономе, да и то не всегда.
Тяпкин демонстративно отвернулся и зашагал вдоль каменной гряды. Ружье болталось у него за плечами, и сам он в этот момент больше напоминал туриста, который впервые попал в Крым и вышел полюбоваться чудесной панорамой предгорий. Но стали срываться перепелки, он схватил ружье и завертелся. Выстрелил раз, второй, третий, потом дуплетом, а добычи не было. Раскрыл ружье, заглянул в стволы, недоверчиво ощупал патроны, — все было на месте. В чем же дело?
Когда Макаров вслед за выстрелом наклонялся, чтобы поднять дичь, Тяпкин с еще большей торопливостью начинал метаться по винограднику, стрелял без прицела, на звук, заслышав фурчанье крыльев, и, конечно, делал обязательные при такой стрельбе промахи.
Макаров догнал его в полукилометре от виноградника. Некоторое время, казалось, они внимательно обследовали разные кустики и заросли сорняка, разыскивая дичь, потом сошлись поближе и остановились.
— Ну, чего ты насупился? — спросил Макаров укоризненным тоном. — Не понравилась перепелка, что ли?
— Да разве это дичь? — Тяпкин презрительно скривил губы. — Какие-то семечки с крылышками! Можно было бы нащелкать, как орехов в лесу, да жалко расходовать крупную дробь.
— Почему же ты убежал молча? Я мог бы дать патронов с мелкой дробью... Кстати, как думаешь, не пора ли нам подкрепиться?
— Давно пора! — охотно согласился Тяпкин.
Они уселись на бугорке, вынули из сумок бутерброды, огурцы, помидоры, подзакусили, выпили из термоса по кружке горячего чая, улеглись на траве и закурили, пригреваемые осенним солнцем. А степь жила своей особой жизнью: Слышалось многоголосое чириканье птичек, стрекотание цикад и кузнечиков, шорох юрких ящериц, мягкий шелест травы и листьев, продуваемых ленивым ветерком. Незаметно охотники уснули.
III
Было далеко за полдень, когда друзья снова тронулись в путь, направляясь к невысокой лесной посадке. Шли медленно, проверяя состояние молодняка. В небольшой ложбинке с треском поднялся выводок куропаток.
Макаров выстрелил, одна куропатка свалилась, остальные перелетели через посадку и опустились.
— Почему же ты не стрелял? — сердито спросил Макаров. — Ждешь, что сами влетят в сумку? Эх ты, ворона, все мечтаешь о голубых зайцах.
— Но ведь подумай, какая незадача! — сконфуженно оправдывался Тяпкин. — Я как раз вспомнил о землетрясениях, мне пришлось это пережить в Крыму, когда еще пешком ходил под стол. Только подумал об этом, как было тогда жутко, а оно вдруг и загрохотало. Фу ты, нечистая сила, ну и птица же!
Они подошли к широкому кусту дубняка. Макаров расправил убитую куропатку, сунул ее в сетку, в которой уже было около десятка перепелок, а ружье прислонил к кусту.
— Пускай отдохнет плечо, — сказал он, улыбаясь. — А мы покурим тем часом.
Тяпкин тоже прислонил ружье к ветке дубняка, но слабая ветка не выдержала тяжести, и оно скользнуло вниз к корням. В тот же миг большой русак взвился из-под куста и двухметровыми прыжками покатил вдоль лесной посадки. Макаров схватил ружье, торопливо выстрелил, но заяц только приложил к спине одно ухо, и, не сбавляя хода, продолжал бежать.
— Вот это номер! — Макаров недоуменно пожал плечами, рассматривая под кустом заячью лежку. — Мы стояли, разговаривали, а он лежал рядом да на ус мотал. А когда поставили ружья, его так и вынесло. Ну и косоглазый, обставил нас по всем статьям!
— Не заяц, а профессор! — Тяпкин многозначительно поднял руку с вытянутым пальцем.
— Вот именно, что профессор, натянул нам нос, — подтвердил Макаров, пристально оглядывая местность. — Но по охотничьей теории следует, что заяц редко ложится один, где-либо поблизости обязательно должен лежать и другой. Давай-ка проверим посадку с двух сторон. И потому условимся: если махнуть рукой дважды вниз, значит, ложись и ожидай, на тебя идет зверь...
— Старая пластинка, вызубрил наизусть, — прервал его Тяпкин. — Не теряй времени на лекции, переходи на другую сторону, а я двину по этому краю.
Он зашагал вдоль лесной посадки, внимательно разглядывая следы хозяйничанья грызунов — надкушенные молодые побеги, обломанные ветки, катышки помета, и тут же наткнулся на свежую заячью лежку, продолговатую ямку с нагребенным по краям песком.
— Вон куда забрался, вредитель! — Тяпкин ковырнул ногой в лежке, подравнивая землю, чтобы прикрыть обнаженные корни деревца, и вдруг вскрикнул: — Опять надул, ах ты, черт!
Подхватил ружье, прицелился, но было уже поздно, — крупный русак катил в степь шагах в полутораста от охотников.
— Снова проморгал! — крикнул Макаров издали. — Только и умеешь кланяться косым вдогонку.
— А все твоя лекция, — Тяпкин скривил губы, копируя приятеля: — По охотничьей теории известно, что заяц не лежит, заметив ротозея, который любит читать лекции разным сусликам...
Пока Тяпкин говорил, размахивая руками, у него за спиной поднялся еще один косой, помчался по зеленому ковру озими, присел на одном из бугорков и поставил уши торчком.
— Вот теперь я понял, почему ты не стреляешь косых! — крикнул Макаров. — Ты ищешь голубых, а это все серые...
Надвигались сумерки. Серая пелена тумана на юге соединилась с густыми облаками и закрыла горы. В глубине долины тускло блеснул огонек. Из степной дали донесся гудок невидимого паровоза.
— А все же дичи здесь тьма, — решительно объявил Тяпкин. — Работая на посадке, всегда можно набить сумку до отказа.
— Конечно, если умело стрелять, — отозвался Макаров, — то есть не горячиться, не бегать за косыми вдогонку, изображая из себя гончую, хорошо изучить ружье и правила охоты. А ты, насколько мне известно, стреляешь отлично... только вилкой по тарелочкам.
Подойдя к утрамбованной дороге, примыкающей к шоссе, они присели отдохнуть. Вдали засверкали два ярких глаза автомобильных фар, донесло гул мотора. Машина подходила быстро. Неожиданно из канавы вырвался заяц и, освещаемый издали огнями фар, покатил по дороге.
— Голубой, голубой! — запальчиво крикнул Тяпкин, срываясь с места.
Заяц подпрыгивал между лучами фар, будто топтался на одном месте, очерченном двумя светлыми полосами. Раздвинув ноги для упора, Тяпкин прицелился, поджидая, пока он приблизится на выстрел, и через мгновение нажал спуск. Сухо звякнул боек ударника.
— Осечка, — сказал Макаров. — Приложись еще раз, авось выпалит.
Тяпкин взглянул на него вопросительно, и выстрелил дуплетом. Заяц продолжал бежать. Тогда выстрелил Макаров. Заяц кувырнулся через голову и остался недвижим.
Тяпкин бросился к зайцу, приподнял его, оглядел со всех сторон и снова бросил на землю.
— Я думал, что голубой, а он действительно серый, — сказал Тяпкин пренебрежительным тоном.
— Как все русаки без исключения, — подтвердил Макаров, подвязывая косого к сумке.
Охотники двинулись к дому.
Ночь дышала прохладой и степной прелью. Где-то в темной беспредельности взлаивала собака. С потемневшего неба, из-под разноцветных и крупных южных звезд, доносилась перекличка птичьих стай, летевших на юг.
