Герман В. Е.
1. Куда поехать?
— Ехать надо только на Кавказ, — настойчиво говорил Леонид, — там мы найдем горы перепелов и такие кабаньи эльдорадо, о которых можно только мечтать.
— Ну зачем забираться в такую даль, — резонно возражал Иван Николаевич, — прекрасная охота в районе Торопца, там и уток, и болотной дичи, да и лесной много, а рыбы, рыбы, конца-края нет.
Мои аппетиты были поскромнее, я предлагал отправиться во Владимирскую или Горьковскую область, в места, в которых я много охотился в молодые годы.
— Нет! Нет! — кричал, размахивая руками, известный стендовик Антон, или, как мы по-дружески его называли, Антошка. — Только в Западную Белоруссию! Ко мне на родину, там столько глухарей, столько уток и всякой дичи, что мы не только душу отведем, но и на всю зиму мяса привезем для себя и для друзей.
И он тут же на листе бумаги принимался чертить замысловатую будущую коптилку с пропускной мощностью до ста птиц в сутки.
Такие споры велись между нами еще зимой, когда мы собирались по вечерам у кого-нибудь из нас, обсуждали план предстоящего летнего отдыха и намечали маршрут нашей охотничьей экспедиции.
В конце концов непреклонный апломб и энтузиазм Антошки возымели свое действие и к весне было решено — едем в Налибокскую пущу.
С начала лета начались приготовления. Снаряжали патроны, запасались продуктами, готовили ружья, машины, собак. Экспедиция создавалась по-серьезному.
Иван Николаевич, Леонид и я, с женами, Антон и мой сын, студент Борис, а также присоединившийся к нам писатель Владимир — всего, следовательно, девять человек и пять спаниелей.
За несколько дней до отъезда кое у кого возникли сомнения. Правильно ли мы делаем, что едем в Налибоки, за 900 километров от Москвы, в местность неизвестную и не проверенную в охотничьей отношении? Но Антошка, с присущим ему оптимизмом, уверял, что он списался с местными охотниками, что дичи «хоть пруд пруди», и для большей убедительности потрясал уже законченными чертежами грандиозной коптилки. Любитель поплавать, Борис спросил его: есть ли в Налибоках река, на что Антошка, захлебываясь от восторга, начал описывать налибокские красоты, дремучие леса, подступающие к самым хатам, и огромное озеро, расположенное чуть-чуть не в центре деревни.
Эти доводы окончательно убедили сомневающихся, и в начале августа на двух машинах, изрядно нагруженных, мы двинулись в путь. Экспедиция наша выглядела довольно внушительно. В открытые окна машин виднелись собачьи морды, яростно облаивающие всех встречающихся на нашем пути.
Леонид к своему «Москвичу» пристроил огромных размеров ящик для багажа, который успел покрасить только наполовину, и его машина напоминала сзади гигантскую черепаху, одетую в бело-голубой панцирь.
До города Столбцы мы добрались благополучно. Любовались прекрасными пейзажами, купались в чудесных речках, собирали грибы, ягоды, цветы. Но проехав Столбцы, мы преждевременно свернули с шоссе, сбились с пути и попали сперва в сплошные пески, а потом в труднопроходимые лесные дебри и, проплутав целый день, совсем с другой стороны въехали в деревню Налибоки.
2. В Налибоках
Здесь ожидали нас первые разочарования. Ближайший лес находился почти в трех километрах от деревни, а чудесное озеро «превратилось» в мелкий, грязный прудок, густо населенный лягушками. С хатами тоже вышли затруднения — нам удалось получить новую, еще недостроенную избу, в которой мы общими усилиями настлали пол и расположились всей компанией в одной большой комнате, определив по углам — места для семейных, а в простенках для холостяков-одиночек.
Но мы не унывали, — ведь впереди предстоял целый месяц чудесной охоты с изобилием глухарей, рябчиков, уток и прочей дичи. Правда, апломб Антошки несколько увял, он не упоминал больше о своей гениальной коптилке и как-то застенчиво держался в стороне.
Скептически настроенный Леонид подозрительно посматривал на Антона и сказал однажды с угрозой в голосе:
— Ну, Антошка, с озером и лесом обманул нас, а если и с охотой получится то же — быть тебе купанным в лягушечьем пруду, «мокнем» с головой, во всей одежде.
Вместо ответа побледневший Антошка стремительно побежал любоваться красотами природы.
На другой день, поговорив с местными охотниками, мы узнали, что год тому назад в многочисленных речках Налибокской пущи были выпущены бобры и пуща объявлена заповедником. Трехдневная разведка в открытых угодьях вокруг Налибок дала самые плачевные результаты. Дичи не оказалось, за исключением единственного чирка, которого мы обнаружили и добыли к вечеру третьего дня. На шестерых охотников за три дня охоты — это больше чем скромный результат.
Конечно, ни о какой коптилке не могло быть и речи. Леонид привел в исполнение свою угрозу, и Антошка вернулся на базу экспедиции мокрым с головы до пят.
Был созван «военный совет», на котором после длительных споров решили: предпринимать глубинные вылазки на машинах в поисках подходящих открытых охотничьих угодий и дичи. Это было единственно правильное решение, и нам удалось при первой же вылазке, в районе деревни Брухачи, найти отличное дупелиное болото и взять на нем около двух десятков первоклассных дупелей.
Эта первая удача окрылила нас надеждой, а Антошка вечером извлек из чемодана запрятанный чертеж коптилки и с деловым видом начал усовершенствовать ее конструкцию.
3. Знакомство с пущей
Мы решили осмотреть Налибокскую пущу и побывать на знаменитом в свое время озере Кромень, расположенном в центре пущи. Вместе с нами поехал местный охотник и бывший партизан Николай. Проникнув в глубину пущи, мы выехали на огромную просеку, выложенную полусгнившими стволами деревьев. Просека была прорублена совершенно прямо и тянулась в глубь пущи с запада на восток. Мы остановили машины и любовались природой пущи и вековыми соснами, окружающими нас.
— Что это за гать? — спросил я Николая, указывая на настил из древесных стволов, покрывавших дорогу.
— А это в пятнадцатом году, — отвечал Николай, — во время войны с немцами русские солдаты прорубили дорогу через пущу и вывозили через болота орудия и обозы.
Мы смотрели на широкую аллею, прорубленную в сплошном и непроходимом лесу и ясно представили себе титанический труд русских солдат, оставленных по вине царского правительства без патронов и снарядов и вынужденных отступать, но не желающих, чтобы пушки и другое армейское имущество попало в руки врага.
Мы представили себе, как под топорами русских патриотов валились на землю вековые деревья, как гатились топкие болота и по создаваемому шаткому помосту, обливаясь потом, солдаты тащили тяжелые пушки, спасая их и честь русской армии от наступающих сил противника. Гигантская, титаническая работа!
К вечеру мы свернули со старой военной дороги и подъехали к озеру Кромень. Нашим глазам открылась прекрасная, незабываемая картина. В огромной котловине, окруженной гигантскими деревьями, раскинулось величественное озеро. Вечер был тихим, и черная вода озера казалась неподвижной и гладкой как зеркало. Только отдельные всплески многочисленных рыб, обитающих в озере, да взлетающие и вновь опускающиеся на озеро табунки уток время от времени нарушали покой воды.
Мы подъехали к домику лесника, построенному на зеленой полянке у самого озера. Лесник рассказал нам, что в старой Польше озеро Кромень являлось местом отдыха для польской аристократии и высших военных чинов. Незадолго перед второй мировой войной на озеро приезжали с целой свитой сановников бывший президент панской Польши и генералитет польской армии. Они стреляли уток на озере, охотились за кабанами и другими копытными животными, населяющими Налибокскую пущу. Устраивали кутежи и оргии, бесчинствовали в окрестных деревнях. Местным крестьянам было запрещено иметь ружья и охотиться в пуще и не разрешалось появляться в районе озера. К лицам, нарушавшим этот несправедливый запрет, применялись самые жестокие репрессивные меры.
Мы смотрели на старое озеро и думали о тех трагедиях, свидетелями которых было оно в годы бесправия и угнетения...
Лесник сообщил нам, что в речки, впадающие в озеро и вытекающие из него, выпущены бобры и что поэтому стрелять на озере не разрешается.
— Вот рыбки половить, — добавил он, — вы можете, ее тут у нас много водится.
Мы раскинули лагерь на берегу озера, наловили рыбы, развели костер, сварили чудесную уху, а вечером полюбовались огромными косяками уток, пролетающими над озером.
На ночь я, Владимир, Борис и Николай поехали на лодке к середине озера ловить рыбу. Остальные члены нашей экспедиции, уставшие за день, расположились на отдых в зеленом лагере.
Рыба хорошо клевала, и очень скоро мы наловили вполне достаточное количество крупных лещей, щук, окуней и другой рыбы.
Возвращаться в лагерь не хотелось — так хорошо было на озере. Черный купол неба был сплошь усеян тысячами мерцающих звезд, отражающихся в водных глубинах. Таинственные, непонятные звуки возникали на озере и долетали до места стоянки нашей лодки. Сказочная ночь на воде создавала ощущение какой-то нереальности и казалось, что мы перенеслись в чудесный мир сновидений и грез. Ночные звуки на озере рождали в воображении фантастические картины сказочного подводного царства, и нам казалось, что там, в глубине вод, кружатся в хороводе сонмы белоснежных русалок вокруг старого и морщинистого, с длинной зеленой бородой, водяного, сидящего на скользком камне на дне озера...
Мы долго молчали. Наконец кто-то попросил Николая рассказать нам о жизни и борьбе партизанского отряда во времена немецко-фашистской оккупации. Николай закурил папиросу, задумался и, несколько раз затянувшись, начал свой рассказ.
4. Рассказ Николая
— В нашей деревне немцы появились не сразу. Мы знали, что в сорока километрах от Налибок идут тяжелые бои за город Столбцы. Потом мы узнали, что наши войска с боями отходят на восток, что фронт переместился уже далеко в глубь страны, а немцев все не было. Налибоки лежат в стороне от большой магистрали. Подход к нам неудобен, а кругом пуща да болота.
В деревне по-разному говорили о немцах, большинство жителей ругало их и боялось, а некоторые богатеи, которым и в старой Польше жилось вольготно, с тайной надеждой ждали немцев, рассчитывая поправить свои дела после их прихода.
Некоторые наши активисты сразу же, как только фронт подошел к Столбцам, подались в пущу и создали там партизанские отряды.
Я в то время кончал среднюю школу и тоже думал о партизанах. Хотелось уйти в лес, повоевать с немцами, — ведь нам, беднякам, с советской властью было по пути.
Но вот как-то ночью немцы появились и в нашей деревне. Сперва по улицам с треском промчались мотоциклисты и заняли все выходы из Налибок. Вслед за ними в деревню вступили танки и грузовые машины с пехотой. Большая часть немецких войск, вошедших в Налибоки, еще до рассвета покинула деревню, а у нас остался батальон эсесовцев.
Наутро немецкие солдаты пошли по избам, сгоняли народ на площадь, искали коммунистов, советский актив, евреев. Несколько человек было арестовано. Немцы отбирали у крестьян скот, резали свиней, кур, уток и гусей. Вытаскивали из хат имущество — грабеж шел вовсю.
Всех трудоспособных послали на лесозаготовки. Попал туда и я. Разбили нас лагерем на большой лесной поляне и с рассвета до темноты заставляли валить строевой лес, очищать его от сучьев и складывать штабелями. На вторую ночь я удрал в пущу и пошел разыскивать партизан...
Николай замолчал, закурил новую папиросу и посмотрел вдаль. Его большие синие глаза задумчиво смотрели на посветлевшее озеро. Занимавшаяся на востоке заря освещала его сильную, широкоплечую, ладно скроенную фигуру. Над нашей головой со свистом крыльев пронесся большой табун крякв.
— Качки пролетели, — провожая их взглядом, отметил Николай.
— А дальше что было? — напомнил Борис.
— А дальше, — встрепенулся Николай, — разыскал я партизанский отряд, которым командовал местный учитель из соседнего села, пущу я знал хорошо, много раз хаживал на охоту за кабанами, за глухарями и рябцами, каждая тайная тропинка была мне известна, но все же целый день я потратил на то, чтобы разыскать партизан. Ну, приняли меня в отряд, обучили военному искусству, и начали мы свою партизанскую жизнь.
Парень я был сильный, выносливый, лес знал хорошо, а потому и определили меня в команду подрывников. Много раз мы ходили на операции, немало немецких эшелонов пустили под откос. Бывали и в передрягах, не раз приходилось с боем уходить в лес, скрываться в болотах.
Вначале все шло хорошо, немцы боялись углубляться в пущу и не преследовали нас, а вот потом, когда из местных националистов они создали карательные отряды, тогда хуже нам пришлось. Эти отряды также знали нашу пущу и, при поддержке немецких автоматчиков, предпринимали карательные экспедиции с прочесыванием леса.
Но нам всегда удавалось уходить от преследования, и, нанося немцам короткие удары, мы скрывались в самых глухих болотах пущи.
Местное население поддерживало нас, сообщало о передвижении немцев, помогало с продуктами. Оружием и боеприпасами мы обзавелись за счет немцев же.
К концу войны наши мелкие отряды стали объединяться в большие партизанские соединения, и вот, когда фронт был уже недалеко от нас, наше командование предприняло смелый налет на Налибоки, и мы с боем захватили деревню. Немецкий гарнизон был разгромлен и большей частью уничтожен. В Налибоках нам достался немецкий склад с оружием, боеприпасами и продовольствием. Правда, нам не пришлось долго оставаться в деревне, так как немцы развернули широкое наступление и с помощью авиации, танков и артиллерии выбили нас из Налибок. Мы снова ушли в пущу, но ненадолго. Пришли советские войска, немцы неудержимо катились на запад, и наш край был полностью очищен от врага. Так вот и кончилась моя партизанская жизнь.
Некоторые из наших партизан вступили в ряды Советской Армии, а меня послали доучиваться. Помню последний день нашего партизанского отряда. Построили нас на площади и от командования фронта вручили правительственные награды. Получил и я два ордена и медаль. Ну а потом, потом плохо вышло...
Николай снова замолчал и, отвернувшись, задумчиво стал смотреть на воду. Его брови были нахмурены, а лицо как-то сразу постарело и померкло.
— Так что же было потом? — вновь спросил Борис.
— Не хочется и вспоминать, — ответил Николай, — а впрочем, слушайте.
Остался в нашей деревне один человек, который с немцами работал. Пытался он войти в доверие к советской власти, а мы, молодежь, бывшие партизаны, решили разоблачить этого проходимца и втроем сговорились пойти в район. Однако он, видимо, узнал о наших планах и однажды со своими подручными ночью ограбил сельский кооператив и свалил все на нас. Шапку одного из моих товарищей подбросил в кооператив.
Мы в ту пору были неопытными, молодыми и вместо того, чтобы пойти в район и разоблачить этого жулика — испугались и обратно в лес подались. Трудно было в лесу жить, приходилось по ночам прокрадываться к родным в деревню за продовольствием, а днем скрываться. В холодные и дождливые дни особенно тоскливо было в пуще, но выхода мы тогда не видели. Наш уход как бы подтвердил нашу виновность. Нас преследовали, о нас говорили в деревне, как о бандитах.
Но вскоре немецкий прихвостень засыпался, его разоблачили, выяснили всю историю с ограблением кооператива, и нам через родных предложили вернуться из лесу. Но мы еще боялись и некоторое время продолжали скитаться в пуще. Но вот кончилась война. И только тогда мы вернулись в родную деревню и стали работать.
— Вот и вся моя история, — закончил свой рассказ Николай.
Некоторое время мы все молчали, думая о нелегкой жизни, прожитой этим смелым белорусским парнем в тяжелые годы войны...
— Ну, что же друзья, — сказал Владимир, — рыбы наловили мы много, на весь лагерь хватит, пора и на отдых.
И мы направили нашу лодку туда, где крепким сном спали остальные члены нашей охотничьей экспедиции.
5. Гнилое болото
Приятель Николая — лесник Юзеф пришел в Налибоки и сообщил нам, что в южных районах пущи, не входящих в бобровый заповедник, сосредоточилось огромное количество уток, но что взять их там очень трудно, так как утки держатся большими табунами в самом центре почти непроходимых болот. Кроме уток, в этих отрогах много рябчиков и встречаются глухариные выводки, а по сечам — тетерева. Ехать туда довольно долго, через пущу, по тяжелым дорогам до канала.
Мы все сильно соскучились по настоящей охоте и решили ехать. Сбор был недолог, и, забрав побольше патронов, в сопровождении Николая и Юзефа, на двух машинах, мы отправились в путь. Дорогу прокладывал на своем «Москвиче» Леонид, за ним в затылок двигалась «Победа» Ивана Николаевича. Восемь охотников с пятью спаниелями составили нашу охотничью экспедицию. Женщины на этот раз с нами не поехали и остались дожидаться в Налибоках.
Дорога была крайне тяжелой. Несколько раз приходилось останавливаться и, орудуя топором и лопатами, вытаскивать застрявшую машину. Все же в вечеру мы прибыли на место и, оставив машины на канале, пешком отправились через пущу к огромному Гнилому болоту, расположенному от канала километрах в восьми.
Мы шли совершенно девственной тайгой и, казалось, будто перенеслись за тысячи километров на восток и идем тропами, проложенными Арсеньевым и Дерсу-Узала в дебрях Уссурийского края.
— Здесь, редко бывает человек, — сказал Юзеф. — Место считается гиблым...
Не доходя несколько километров до Гнилого болота, Юзеф предложил нам завернуть на небольшое лесное озерко, в котором иногда днюют утки. При подходе к озерку мы развернулись широкой цепью, взяли ружья наизготовку и приготовились к встрече с утками. Однако незаметно подобраться к воде нам не удалось. С громким треском крыльев, с испуганным кряканьем и плеском с озера сорвалось не менее двухсот кряковых. Загремели выстрелы, подхваченные эхом, но на воде остались только две убитые утки. Остальной табун благополучно скрылся за деревьями.
— Нельзя так горячиться, — проворчал Леонид, — из шестнадцати выстрелов только двух, это никуда не годится.
Мы решили больше не горячиться и с двух сторон стали обходить озерко. Но уток больше не было, и только одному Николаю удалось сбить чирка, поднявшегося из осоки.
Однако с этим чирком получилась забавная история: у Николая в ружье застряла стреляная гильза, и, когда мы сошлись за озерком, он положил чирка на кочку и стал извлекать гильзу. Мы стояли вокруг, оживленно обсуждая встречу с утками. Наконец гильза была извлечена, и Николай нагнулся, чтобы поднять чирка, но... его не оказалось на кочке. Долго мы искали чирка в густых зарослях осоки, на берегу озерка, в кочках и в кустах — он бесследно исчез. Очевидно, оглушенный дробью, чирок пришел в себя и незаметно улетел.
Пошли дальше. Лес становился непроходимее, поваленные бурей деревья, заросли густых кустарников, переплетенные ветки и высокие травы, хватающие за ноги, не давали свободно продвигаться вперед. Огромные вековые сосны и ели окружали нас со всех сторон, и хотя солнце было еще высоко над горизонтом, в лесу становилось все темнее и темнее.
Трудно описать красоту этой дремучей, мрачной пущи. Казалось, что мы попали в какой-то дикий, тропический лес, недоступный для человека.
По пути стали попадаться рябчики. Наши собаки оживились, активно заработали, и нам удалось взять несколько рябцов. Вскоре мы поднялись на высокий холм, заросший сосенками. Собаки заработали еще азартнее, и из густых папоротниковых зарослей шумно поднялся глухариный выводок. Три крупных петушка, уже одевшихся в темное перо, прибавились к нашим трофеям.
Тем временем солнце опустилось за горизонт, и в лесу стало совсем темно. Мы решили переночевать и на рассвете отправиться на Гнилое болото. Недалеко от болота нашли чудесную зеленую полянку, соорудили костер и сели отдыхать.
Леонид быстро приготовил отличный суп-кондер, и мы, проголодавшись за день, с аппетитом поужинали. Выпив затем по нескольку кружек горячего, пахнувшего хвоей чаю, мы расположились на ночлег.
В пуще царила тишина, нарушаемая изредка криком филина или другими лесными звуками. Как черное покрывало, над нами нависло потемневшее небо, усеянное яркими звездами. Костер весело потрескивал, и мы чудесно отдыхали.
Едва стал брезжить рассвет, как мы загасили костер и направились дальше.
При подходе к Гнилому болоту увидели многочисленные караваны уток, летевших в одном направлении.
— К центру болота идут, — сказал Юзеф.
Попытки пройти в глубь болота не увенчались успехом. Вязкая почва засасывала, густые травы, валежник и скрытые в траве кочки не давали идти. Пришлось изменить план дальнейшей охоты.
Было решено, что семь человек обойдут болото со всех сторон, встанут на местах, удобных для встречи пролетающих уток, а один из нас проберется в глубь болота, будет поднимать уток на крыло и не давать им садиться.
Леонид, Борис и Николай пошли вправо, Иван Николаевич, Владимир, Антон и Юзеф — влево. Николай и Юзеф должны были расставить стрелков на наиболее удобных номерах. Я же с двумя своими спаниелями — рыжей Делькой и восьмимесячной черной Кармен — стал пробиваться в глубь болота.
Это был тяжелый и мучительный труд. Каждый шаг приходилось преодолевать с боем, ощупывая ногой вязкую почву и стараясь встать на твердую кочку или затонувшую колодину. Весь путь в полтора-два километра занял не менее трех часов.
Наконец мне удалось подойти к небольшому и узкому озерку, сплошь заросшему тростником и осокой. Шагах в тридцати от меня снялся большой табун уток. Удачным дублетом мне посчастливилось сбить пару кряковых, и вот тогда-то и началось... Со всех сторон поднимались массы уток, сгрудившихся в центре болота. Шум крыльев напоминал раскаты грома, который был хорошо слышен стоящим на номерах товарищам. Вокруг загремели выстрелы.
Утки носились стаями над лесом, налетая то на одного, то на другого охотника. Мне удалось, стоя на высокой кочке, сбить еще пять кряковых.
Судя по оживленной стрельбе, я понял, что поле у товарищей было также достаточно богатым. Наконец раздался сигнал к сбору. Обратный путь из болота к сборному пункту был еще тяжелее, чем утром, так как вконец измученная старая Делька отказалась идти и ее пришлось тащить на руках.
К месту сбора я пришел совершенно измотанным, и из нас троих только одна молодая Кармен, грязная с головы до ног, оживленная и совершенно неуставшая, по-прежнему весело прыгала и радостно приветствовала охотников и остальных собак. У каждого из нас было по нескольку уток.
Отдохнув и подкрепившись, мы через пущу направились к машинам. Переночевав еще одну ночь в лесу, на рассвете мы переправились в мелколесье и успешно поохотились по тетеревиным выводкам. На этой охоте особенно порадовала Кармен. Она показала незаурядное чутье, быстро освоила секрет охоты в лесу, хорошо разбиралась в набродах и четко подавала под выстрел затаившихся тетеревов. Этот день послужил для нее отличной школой и привил ей необходимые охотничьи навыки. К вечеру мы с богатой добычей вернулись в Налибоки.
6. Охота и стенд
Леонид, Владимир и Борис увлеклись рыбной ловлей, а Иван Николаевич с женщинами переключился на грибы и ягоды, которые в районе Налибок встречались в таком изобилии, что их приносили ведрами. Наш стол пополнился свежей рыбой, вареньем из гонобобеля и брусники и различными грибными блюдами.
В трех километрах от деревни я разыскал отличное, но чрезвычайно топкое болото, в котором водились бекасы, и стал натаскивать Кармен. Молодая собака с первых же шагов проявила такой талант, что натаска проходила легко и быстро.
Уже через несколько дней Кармен работала по болоту довольно широким правильным челноком, великолепно пользовалась ветром, показала отличное верхнее чутье, была исключительно послушной и позывистой, быстро исполняла каждое приказание, данное жестом руки или сигнал свистком, оставалась совершенно спокойной после взлета птицы и выстрела по ней и без команды не бросалась к убитому бекасу. Ежедневно я приходил с этих занятий с изрядным количеством бекасов.
Как-то вечером между нами возник оживленный спор о стрельбе на охоте и о стендовой стрельбе. Антон доказывал, что стендовая стрельба — это главное, и что каждый хороший стендовый стрелок всегда будет отлично стрелять на охоте из любого положения и в любых, даже самых трудных условиях.
Мы спорили с ним и, как охотники, считали, что стендовая стрельба действительно является хорошим средством тренировки охотника, улучшает технику стрельбы и повышает его охотничье мастерство, но что все же главное — это стрельба по птице, и что если стендовый стрелок не является охотником, он неизбежно, в трудных, а часто и совершенно непредвиденных условиях охоты будет делать промахов гораздо больше, чем опытный охотник.
Антон предложил мне разрешить спор на бекасином болоте и обещал обстрелять меня по бекасам. Пари было заключено, и на рассвете, мы с Антоном, в сопровождении Кармен, направились на бекасиное болото.
По болоту мы пошли параллельно, в линию, держась друг от друга метрах в сорока. Кармен работала перед нами, и взлетавшие бекасы обязательно попадали под выстрел одного из нас.
В начале охоты, пока мы шли по относительно легкому болоту, Антону удалось сбить четырех бекасов, в то время как у меня было только три. Но едва мы вступили в топкие места, для Антона начались злоключения: он глубоко увязал, с трудом выдергивал ноги из болота, падал, терял маневренность в движениях, безбожно мазал, а часто и вообще не успевал стрелять по поднявшемуся бекасу. Один раз, когда Кармен очень хорошо подала сбоку от Антона бекаса, Антон, стремясь развернуться в направлении его полета, потерял равновесие и с громким криком полетел в бакалдину, заполненную жидкой грязью.
Я со своего места отчетливо увидел две болтающиеся ноги Антона, одну в резиновом сапоге, а другую, покрытую болотной грязью, в портянке. Пришлось поспешить к нему на помощь. Вытащив «утопленника» из ямы, мы общими усилиями разыскали и извлекли из грязи затонувший сапог и, немного отдохнув, продолжали соревнование.
К полудню мы вернулись домой. У меня в сумке лежало пятнадцать бекасов, а у Антона только пять. Всю дорогу он чувствовал себя смущенным и был необычно молчаливым. При обсуждении итогов соревнования Антон попытался свалить свою неудачу на слишком большие сапоги, но, в конце концов, вынужден был согласиться с тем, что одной только стендовой стрельбы совершенно недостаточно, чтобы стать хорошим охотником.
Незаметно пролетел месяц нашего отдыха. Несмотря на неудачи, постигшие нас в первые дни пребывания в Налибоках, мы остались очень довольны поездкой. Мы замечательно отдохнули, хорошо поохотились, весело и дружно прожили этот месяц.
В обратный путь мы выехали загорелыми, поздоровевшими и полными прекрасных впечатлений от природы Западной Белоруссии и от отлично проведенного отпуска.
Встретившись в Москве, мы единодушно решили повторить подобную экспедицию на будущий год и обязательно побывать всем коллективом в новых, еще не изведанных местах — на необъятных охотничьих просторах нашей Родины.
Вот только не знаем, как быть с Антошей и его замысловатой коптилкой?
