Магильный С.
На озере Мегман
Путь наш пролегал мимо озера Мегман. Я давно мечтал побывать на нем, но задержаться, к сожалению, было нельзя: командировка была срочной. Мы останавливались повсюду только на ночевку; здесь же нечего было и думать о ночлеге: мы подъехали к реке Куре, возле которой было озеро, еще в полдень.
Однако паром, на котором надо было переправляться через Куру, находился на другом берегу, а паромщика не было, и все наши попытки вызвать его ни к чему не привели.
Мои товарищи проклинали исчезнувшего Харона; я же испытывал противоречивые чувства: как охотник, был рад этому обстоятельству, как глава экспедиции, досадовал на задержку.
Наконец, устав кричать, я взял ружье и отправился побродить по Прикуринскому лесу. Громадные столетние деревья широкой полосой стояли вдоль берега, обвитые ползучими растениями. Молодая поросль дубков заполняла лес и окаймляла его снаружи. Тропинка вывела меня на небольшую лесную полянку с кустами ежевики, и едва я сделал несколько шагов, из-под ног вырвались две куропатки. Выстрел сразил одну из них, и она камнем упала метрах в 30 от меня... В это время крики с берега возвестили о возвращении паромщика.
Я поспешил обратно. Водитель уже спускал на тормозах тяжелую машину на паром, стоящий у берега; спустя несколько минут струи мутной Куры уже клокотали вокруг нас. Паромщик невозмутимо управлял огромным веслом, и паром плавно приближался к другому берегу.
Но день уже клонился к вечеру, и нам ничего не оставалось, как заночевать на рыбном промысле у берега. Желание мое исполнилось: наконец-таки мне придется побывать на озере, о котором я слышал столько восторженных рассказов.
Вдвоем с товарищем мы бросились к лодкам, наскоро погрузили в них охотничьи пожитки и, вооружившись чапами, отплыли.
И вот тут-то и начались наши злоключения. Течение воды по каналу, который соединял озеро с промыслом, было встречное и очень сильное. Канал был узок, берега болотистые. Как ни орудовали мы чапами, ничего не выходило. Измучившись после первой полусотни метров, мы из поясных ремней и обрывков веревки, имевшихся в лодке, соорудили подобие бурлацких лямок и, проваливаясь по колено в грязи, потащили наш транспорт.
Было уже почти темно, со всех сторон доносилось кряканье уток. Не зная мест, мы наугад подплыли к первому же попавшемуся на пути островку камыша, загнали лодку во внутрь и стали ждать.
Трофеи не были велики, мы взяли лишь по нескольку уток — слишком долго возились с лодкой.
Скоро лёт кончился, но вокруг было по-прежнему светло. Полная луна бледным, но сильным светом заливала поверхность озера, серебрила камыш и дальнюю полоску Прикуринского леса.
Мы не спешили — хорошо было сидеть посреди затихшего светлого озера, слышать далекое подвывание шакалов и кряканье уток, обонять чуть гниловатый запах воды, сухие и острые запахи степи, долетавшие вместе с легкими порывами ветерка.
Наконец показалась долгожданная утка. Серебристыми бурунчиками расходились от нее струйки воды. Она довольно быстро приближалась ко мне.
Я прицелился и выстрелил.
Того, что случилось потом, мы никак не ожидали. Раздался резкий, неприятный вой. Лунный свет обманчив: то, что мне казалось уткой, начало удаляться, издавая какие-то лающие, пронзительные звуки. К ним со всех концов озера присоединились другие, такие же отвратительные. На озере, еще недавно таком тихом, поднялся переполох.
Какие-то зверьки, плавая вокруг нас на почтительном расстоянии, пронзительно взлаивали и выли. Крякали потревоженные утки, и даже камыш начал угрожающе шуметь.
Мы тронулись в обратный путь.
Заведующий промыслом посмеялся, услышав наш рассказ, и сказал:
— Я забыл вас предупредить: на озере много нутрии. Вы, наверное, в нее и стреляли.
Крупный зверек — нутрия — хорошо прижился на болотистых прикуринских озерах, сходных условиями с болотами Южной Америки, откуда он вывезен. Нутрия в настоящее время уже является объектом промысловой охоты в Азербайджане.
Хотя один из этих грызунов и помешал нашей охоте, мы не унывали: в нашем распоряжении было утро. Мы расспросили местных охотников о кратчайшем пути и еще затемно отправились на озеро.
Сквозь белесоватый туман рассвета было видно, как на воде у камышей, окаймлявших противоположный берег, плавало десятка полтора уток. Однако подойти к ним близко было нельзя. Между нами и утками находились препятствия: прибрежный луг, поросший изумрудно-зеленой травой и низкой молодой порослью камыша, зеленовато-черная полоса тины и воды.
Мой спутник ушел дальше. Я, стараясь ступать бесшумно, проник в ближайшую к уткам опушку камыша и, решив здесь ждать перелета, стал наблюдать.
Насторожившиеся птицы неподвижно застыли на воде. Их выпрямленные шеи и прямо поставленные головы свидетельствовали о крайней тревоге. Через некоторое время, определив, видимо, что шум отдаляется, часть уток приняла обычную позу; остальные тут же последовали их примеру. То одна, то другая утка выставляла из воды свой кургузый зад и, работая красными лапками, искала корм.
Но вот над плесом просвистели крылья. Одна из сидевших на воде уток, склонив голову набок, одним глазом посмотрела вверх и негромко произнесла: «Ваак... вак... ква... ква...». Другие так же негромко отзывались ей. Утки стали сплываться.
Вдруг одна из уток с шумом взлетела. За ней, так же стремительно, будто по сигналу, взмыли остальные и, набирая высоту, понеслись над плесом (к сожалению, в противоположную от меня сторону).
Проследив за ними, я перевел взгляд вверх. Небо, оранжевое на востоке, переходными розовыми и голубоватыми тонами бледнело над головой и синей полосой темнело на западе.
Озеро просыпалось. С далеких плесов доносилось кряканье уток. Над водой пронеслась дружная тучка маленьких птичек. Недалеко от меня зачирикал воробей, неизвестно как очутившийся в камыше. Со свистом промелькнула стайка шилохвостей.
Началась охотничья заря.
В продолжение десяти-пятнадцати минут я стрелял, успевая только перезаряжать ружье. Над головой проносились кряквы, шилохвость, широконоска, свиязь, чирки; стороной прошли гуси.
Утка летела с озера. Затем лёт стал перекрестным — и с озера, и на озеро.
Вдалеке, где-то на другом краю озера, глухо бухали выстрелы какого-то охотника, палившего, судя по звукам, зарядами черного пороха. Совсем близко были слышны сухие хлопки ружья моего спутника.
Наконец лёт кончился, и я стал разыскивать и собирать сбитых уток.
Спустя немного времени мы уже мчались по степи и, оглядываясь, видели, как постепенно все ниже и ниже становился камыш, окаймляющий озеро и верхушки Прикуринского леса.
С сожалением расставался я с чудесным утиным озером.
Кеклики
Речка Джангичай прихотливо извивается по дну глубокого ущелья. С одной стороны ее — крохотная полянка, поросшая тамариксом и травой, с другой — высокая серая скала.
Вершина скалы часто скрывается в обрывках серых низких облаков, быстро несущихся с отрогов Главного Кавказского хребта.
Дует холодный ветер, глухо шумит речка.
Мы охотились, устали и присели отдохнуть на выступах скал.
Прямо перед нами по осыпи крутой горы вдруг начал скользить мелкий камешек; зацепил другой, третий; ударяясь друг о друга и увлекая все больше камней за собой, маленькая лавина с шумом и треском скатилась в воду.
Дремавший в сухой ямке заяц с испуга вымахнул на кромку уступа и, сверкая куцым хвостиком, покатился, подскакивая по склону горы.
Стайка голубей, прилепившихся возле своих норок в отвесной стене глинистого обрыва, сорвалась и скрылась за гребнем горы.
Я приложил к глазам бинокль. Виновница переполоха — небольшая серо-желтая курочка с маленьким, чуть изогнутым вниз клювом, с коротким хвостом и характерными черными поперечными полосками на боках и брюшке, вытянув шею, бежала по осыпи. Маленькие лапки так быстро переступали, что движение их почти не различалось и, казалось, птица плыла...
Выбежав на твердую скалу, она приостановилась, вглядываясь в противоположный берег и, видимо, сильно оттолкнувшись ногами, почти сложив короткие крылья, спланировала в траву полянки; там почти с такой же быстротой она побежала вперед, огибая кустики. Ее внимание привлекло нечто пестрое: на палках, воткнутых в землю, было натянуто белое полотнище, а на нем нашиты разноцветные лоскутки материи: красные, зеленые, желтые, синие.
Бег курочки прервал сухой отрывистый выстрел.
Недалеко от полотнища сидел старик азербайджанец и перезаряжал ружье.
— Видал «кобылку»? — спросил меня старик.
— Какую кобылку? — удивленно откликнулся я и тут же вспомнил, что «кобылка» — это запрещенный способ охоты на кекликов.
Пока я рассматривал это нехитрое сооружение, мой друг резко выговаривал старику за браконьерство. Тот, отговариваясь незнанием, извинялся, быстро собирался уходить.
Так красивые каменные куропатки — кеклики становятся добычей браконьеров.
В окрестностях Баку кекликов довольно много. Но охота на эту дичь тяжела и под силу лишь тренированному охотнику. Впрочем, зная хорошо повадки дичи, меньше затрачиваешь и трудов.
За последнее время «модным» местом охоты на кекликов являлась долина речки Пирсагат и селения Шорбачи; несколько лет назад лишь единичные охотники знали это угодье, а осенью 1953 года сюда каждый выходной день наезжало по 10—15 грузовых автомашин, полных охотниками (не считая местных стрелков).
Долина эта — настоящий птичий рай. Но попасть в эту долину очень трудно. Горы сплошь изрезаны глубокими ущельями, а речка чрезвычайно капризна... Есть и еще одна неприятная особенность охоты на кекликов: большинство мест, где они водятся, изобилует змеями, а долина Пирсагат летом буквально кишит ими...
Попав впервые в это угодье в один из сентябрьских дней, мы, недолго думая, переправились вброд через речку и, руководствуясь призывными криками, стали взбираться на гору. Однако высота горы, крутизна скатов, беспрерывные овраги, ущелья и каменистые осыпи так уходили нас, что, взяв по три-четыре птицы, мы еле-еле добрели обратно к автомашине. «Аллах с ними и с кекликами», — думалось нам.
По скатам гор бухали чьи-то выстрелы, доносилось издали: «ке... ке... ке...» — и отдыхать в тени под машиной мы долго не смогли.
Было уже часа два дня, жара чуть начала спадать, но все же подняться на гору мы не решились — пошли по-над речкой.
За поворотом берегового утеса столкнулся я с кекликом. Серо-желтый красавец петушок, увидев меня так близко, настороженно скосил глаз и возбужденно закукурекал: «ке... ке... ке». Я отпустил его метров на 20, ударил... петушок, переваливаясь, упал. Заметив куст и по обыкновению перезарядив ружье, подошел к кусту и... не нашел кеклика. Обыскал каждый сантиметр в радиусе 10—15 метров, а кеклика нигде не было. Я начал уже чертыхаться, как вдруг слышу — зовет меня друг.
— Подожди, — говорю, — дай найти.
— Бросай, — кричит, — иди скорей!
Подхожу к нему — он был метров за 20 — и чуть не спотыкаюсь о кеклика. Как он так далеко мог забежать!
Сели на бережку, закурили. От речки веяло прохладой. Вдруг над головой засвистели чьи-то крылья. Пять чирков быстро умчались вдаль, оставив нас удивляться неожиданности их появления.
Вскоре с обоих берегов речушки сначала редко, а потом все чаше и чаще стало раздаваться: «кек... ке... кек...».
Оставаясь неподвижными, мы увидели, как на глинистых скатах прибрежных холмов один за одним появлялись кеклики. Держа высоко голову и часто перебирая ножками, они быстро перемещались по скатам, перекликаясь между собой; был час водопоя.
На стоянке мы встретились с незнакомым охотником. Он был увешан кекликами и объяснил, что и не думал лазить по горам. Утром он поохотился у подошвы горы, а когда солнце поднялось выше, перешел на пахоту и ходил вдоль берез, поднимая кекликов буквально из-под ног.
— Ну, что ж, вперед будем опытнее. Век живи — век учись...
