Пахомов Н. П.
I
Сорок четыре года тому назад, в январе 1913 года, я, тогда совсем молодой охотник, но уже владелец стаи русских гончих, с вполне понятным волнением подъезжал в Москве к манежу, в котором открывалась XXXVII выставка собак Общества правильной охоты.
За ночь выпал свежий снежок, и Москва как бы приоделась: такой чистенькой и свежей выглядела она со своими домиками, с чинно разметенными тротуарами и кучами ослепительно белого снега по краям улиц.
Меня интересовали борзые и гончие.
Увы, эти отделы были весьма бедными.
Среди 18 борзых интересными были только 8 собак курского охотника Д. Д. Солнцева, остальные не поднимались выше среднего уровня.
Любимый отдел гончих и вовсе разочаровал меня. Плачевная цифра — 22 экспоната — говорила сама за себя. Четыре посредственных русских гончих М. Я. Молчанова, две недурных русских гончих Кулагина (Тараторка и Рыдало) и, наконец, последние остатки когда-то гремевшей стаи И. Н. Камынина в виде двух весьма среднего качества выжлецов Трубача и Звонаря — вот почти весь отдел русских гончих.
Отдел англо-русских был представлен всего четырьмя гончими охоты И. И. Черемышкина (Тула).
Два арлекина Придорогина мало скрашивали выставку, не говоря о трех выписных фоксгаундах весьма низкого уровня.
Но было на этой выставке нечто, заставившее меня навсегда запомнить ее, так как именно с того момента стала преследовать меня навязчивая идея. В самом конце каталога — после перечисления различных комнатных собак: болонок, кингчарльсов, мопсов, пуделей, бульдогов и других — имелась следующая запись:
«Волки
Волки (1 матерый, 1 переярок и 3 прибылых), затравленные на рождественских праздниках князем Л. Д. Вяземским и В. С. Мамонтовым».
Будучи охотником, я часто, разумеется, посещал Московский зоологический сад, неоднократно подолгу останавливался перед клетками с волками; к этому времени я уже несколько раз бывал на облавных волчьих охотах, мною лично было убито три волка, но вот эта клетка с пятью красавцами волками навсегда врезалась мне в память, заставила учащенно забиться сердце от непривычного желания.
— В чем дело?
Волки были такие же, как и все волки, такие, каких я видел в зоопарке, такие, каких я убил на зимних облавах с псковичами.
Но то, что они были взяты живыми, сострунены, как говорят псовые охотники, из-под борзых собак, придавало им волшебный, сказочный облик.
Счастливый их владелец и победитель Вока Мамонтов ходил тут же на выставке, в особой, темно-серого барашка «псковской» старенькой шапочке, спускающейся на уши, и попыхивал своей неизменной трубочкой. Вся его немного приземистая, крепкая, широкая фигура, одетая в какую-то неописуемую охотничью старенькую куртку, дышащую особым ароматом делового отношения к охоте, напомнила мне незабываемые страницы псовой охоты в Толстовском романе «Война и мир».
Живя в Москве и охотясь под Москвой, мне, естественно, не приходилось встречаться на охотах с гончими с волками. Гончие мои хорошо гоняли по зайцам и лисицам, были злобны, но волков не видали.
У М. И. Алексеева, от которого я получил своих гончих, стая по волку тоже не работала (волков в тех местах не было). Однако у Н. Д. Морозова те же собаки (при отце Алексеева стая была поделена между сыном М. И. Алексеева и Н. Д. Морозовым) неплохо гоняли по волкам.
И вот мне запала мысль — увидать своих гончих в работе по волкам. Но для этого надо было иметь еще и борзых.
Комплектная псовая охота была для меня не по средствам, особенно при отсутствии имения.
Но зерно страстного желания росло и не давало мне покоя.
И вот судьба мне улыбнулась.
Я познакомился с богатым саратовским псовым охотником И. Г. Курлиным, который к этому времени ликвидировал свою стаю англо-русских гончих и пригласил меня привезти мою стаю гончих на осень к нему, в Саратовскую губернию, где у него было подвыто несколько выводков волков.
Сколько волнений, сомнений и предположений, сколько страха при мысли: «А вдруг не погонят!»
Но быстрый бег минут, наконец, претворил мечту в действительность.
II
В первой половине сентября стая гончих из 14 собак с двумя охотниками была погружена в вагон, у Курлина — приготовлены охотничьи лошади, подвыты и проверены выводки волков.
18 сентября я был в Саратове встречен управляющим Курлина, доложившим мне, что стая прибыла в полном порядке, собаки уже отдохнули, имеют хороший вид и что Иван Георгиевич в восторге от подбора и нарядности стаи.
В имении, в котором велось большое полевое хозяйство, мы с хозяином прежде всего осмотрели псарный двор. Без претензий на роскошь, простыми и удобными оказались все постройки для собак и лошадей.
Красавицы борзые произвели на меня неизгладимое впечатление. Поистине нет более совершенного животного, чем русская псовая борзая.
Любезный хозяин рассыпался в похвалах моей стае гончих, говоря, что давно уже не видал таких богатырей, таких типичных представителей русских гончих, столь однотипных и одномастных. А меня сосал червь сомнения...
Мучительный вопрос: погонят ли мои гончие по волкам, особенно остро вставал теперь, почти накануне охоты.
Стояли сухие, жаркие дни, почва была как камень — условия для гона чрезвычайно неблагоприятные.
Вечером на каких-то замысловатых, примитивно изготовленных чертежах было показано расположение волчьих выводков.
И вот тут-то я, по неопытности, по молодости лет и из почтения перед авторитетом хозяина, согласился на разработанный им план отъезжего поля, несмотря на всю его невыгодность для меня.
Дело в том что первый выводок мы должны были брать верстах в 18 от дому, в довольно уемистом месте, составлявшем около 400 десятин.
Я не скрывал от Курлина, что гончие мои волков никогда не видали и поэтому очередной задачей было насадить стаю прямо на логова.
Мой доезжачий, Мартын Дудаев, лихой ездок, служивший ранее борзятником, узнав об этом, скверно выругался, говоря, что старик хочет «провалить» наших собак.
Однако отступать было нельзя, и послезавтра должен был настать «судный день» для моей стаи, а вместе с тем и для русских гончих в глазах хозяина, признававшего только англо-русских гончих.
Первый блин, как и следовало ожидать, оказался комом. Несмотря на весь опыт, несмотря на все уверения курлинских охотников, бросить стаю на логова не удалось, так как оказалось, что логова не проверены и их местонахождение определено «на глазок».
Разомкнутая стая сразу же горячо погнала по русаку, затем разбилась на две части по двум лисицам.
Своры травили, много было шумовых, но волков собаки не нашли, — они, вероятно, слезли узкой балкой, густо заросшей орешником, дубняком и различными кустами.
У меня были слезы на глазах. Гончие оскандалились. Вот тебе и прославленные красавцы!
Но тут горечь, обида, сознание допущенной несправедливости заставили меня стать настойчивым и потребовать, чтобы следующий выводок брался в Змеевке, небольшом островке в 50—70 десятин.
Таким образом, гарантировалась встреча гончих с волками и решалась окончательно их репутация. Окажутся ли они достаточно злобными, чтобы предпочесть «серого помещика» известному им зайцу, или положат на себя несмываемое пятно «не желающих» гнать по волку?
Знаменательный день 22 сентября навсегда останется в моей памяти.
Накануне прошел легкий дождичек. Тропа была мягкая, островок разлапистый, но маленький, с целым рядом отвершков. Волки лежали в куртине на полугоре, и стая была насажена прямо на гнездо.
Гон сразу же закипел, разбился, и волки посыпали из острова, дав по нему небольших два-три круга. Гончие гнали, борзятники травили, а я, стыдно сказать, плакал от радости!
Да и не один я. У Мартына глаза тоже были мокры, когда он целовался со мной, сообщая, что только что сострунил из-под стаи прибылого.
Победа!
III
Прошло много-много лет.
После революции интерес к гончей получил широкое распространение, и гончая стала излюбленной собакой широкой охотничьей массы.
На страницах охотничьих журналов стало появляться значительное количество статей и заметок о гончих.
Вышло несколько книг, посвященных гончим. Самой популярной из них, выдержавшей много изданий, была книга Н. Челищева «Гончая, ее воспитание и охота с ней». Автор, приверженец англо-русской гончей, позволил себе без всяких доказательств, ссылаясь просто на свой старческий авторитет, огульно очернить русскую гончую.
По всем страницам книги рассыпаны такие фразы:
«Однако порода эта (русских гончих — Н. П.) в последнее время утратила одно из очень высоких своих внутренних качеств — злобу. Произошло ли это от того, что из поколения в поколение собаки эти не употреблялись при охоте по волкам или в погоне за типом собакозаводчики проглядывали внутренние качества производителей, решать не берусь, но думаю, что причиной этому было и то, и другое вместе. Как бы то ни было, но — как я только что сказал — злоба у собак этой породы в большинстве утратилась окончательно».
И в другом месте:
«Англо-русские гончие, безусловно, годны для всякой охоты, а такие, как сухотинские, крамаренковские, белкинские и другие, заткнут за пояс любую из современных русских».
И, наконец:
«Какая же из современных пород гончих собак больше всего пригодна для псовой охоты? Нимало не затрудняясь, отвечаю на этот вопрос категорически: только англо-русская». Горькая обида закипала в груди при чтении этих несправедливых слов, особенно от сознания, что словам этим верят тысячи молодых охотников нашей обширной Родины.
Надо было бороться и доказать, что русская гончая гонит по волку — но как?
Доказать так, чтобы это стало очевидным. И вот отсюда родилась идея устройства садок на волков для борзых и гончих т-вом «Московский охотник».
26 декабря 1926 года на скаковом круге, специально для этого приготовленном, должны были состояться садки борзых и гончих.
Было записано два смычка гончих на прибылого волка: Рыдало, Затейка Г. Т. Барышникова и Трубач и Вопишка Ванюшкина.
Пять стай соревновалось на приз:
стайка из четырех русских гончих Г. М. Лукина;
стая из семи русских гончих и англо-русских Новохоперского т-ва, среди которых был известный Гудок;
стая англо-русских гончих Тульского т-ва;
стая из восьми русских гончих Н. М. Попова;
стая из десяти русских гончих В. Ф. Хлебникова.
Увы, «Московский охотник», желая заработать на этом деле, доверчиво вручил судьбу рекламы этих садок прожженным дельцам нэпмановского типа, и в результате предприятие было сорвано.
Неудача этого предприятия не заставила меня сложить оружие. В своей книге «Породы гончих» я встал на защиту русской гончей, приведя свидетельства авторитетных лиц. Но эти свидетельства относились ко временам, давно прошедшим, и поэтому не могли убедить. Надо было найти доказательства из современной охотничьей практики.
Тут вспомнил я новохоперского Гудка хлебниковских кровей, потомка моего Соловья, зарекомендовавшего себя собакой мертвой злобы к волку.
Вс. Сав. Мамонтов поместил в журнал «Собаководство» статью «Гоняют ли русские гончие по волкам?», в которой приводил примеры из своей охоты и охоты Тульского т-ва. Но в обоих случаях стаи были смешанные: англо-русские и русские, и всегда могло остаться впечатление, что русская гончая де гоняет только та, что получилась у англо-русской.
Надо было продолжать борьбу, доказать, доказать во что бы то ни стало, что русские гончие могут гонять по волкам! Это стало делом чести.
В это время военно-охотничье общество Московского военного округа расширяло свою деятельность и искало человека, готового заняться организацией приписных охотхозяйств и питомника гончих. Ядро стаи русских гончих уже имелось. Следовало заняться постройкой псарни, питомником, ее кровным материалом и, главное, подыскать необходимый персонал: найти доезжачего и выжлятника.
И вот я отважился на решительный шаг. Я бросил научную работу и поступил в Военно-охотничье общество.
В то же время Всекохотсоюз решил сократить до минимума свой питомник охотничьих собак, и служивший там доезжачим Василий Красов перешел работать к нам.
Красов до революции ездил выжлятником у В. С. Мамонтова, а затем борзятником и хорошо знал псовую охоту: езду под гончими и с борзыми. Нашелся и хороший, опытный выжлятник — Кондратий Никитин — в прошлом тоже псовый охотник.
Были приобретены интересные кровные экземпляры русских гончих для пополнения стаи.
Половина дела была сделана. Очередная задача состояла в том, чтобы найти подходящие места с достаточным количеством волков и, главное, убедить руководство Военно-охотничьего общества в необходимости организовать охоту с гончими по волкам.
Я понимал, что места должны быть отъемистыми, представляющими собой островки леса, окруженные полями. Стая ни разу не работала по волку, и необходимо было повести дело так, чтобы сразу насадить ее на волчий выводок, сделать встречу гончих с волками неизбежной.
И тут я вспомнил мамонтовскую клетку с живыми волками на выставке собак в 1913 году. Сразу ожили передо мной столько раз с увлечением прочитанные на страницах журнала «Семья охотников» Мамонтовские описания его съезжей охоты на границе б. Тульской и Орловской губернии.
И вот я, с картой в руках, сижу с Всеволодом Саввичем Мамонтовым, или Вокой Мамонтовым, как его звала вся Москва, и снова и снова мысленно соображаю все соблазнительные картины описанных охот, гон стаи гончих, выставленных в поля волков, травлю их борзыми, лихую езду доезжачего и выжлятников и столь же лихую приемку живыми волков из-под мертвой злобы борзых.
Всеволод Саввич подробно называет мне те острова, помеченные на карте, где были выводки волков, с мельчайшими подробностями вспоминая, откуда бросали они гончих, на какие лазы шли матерые и прибылые волки.
Итак, места найдены. Надо посылать Красова, участника Мамонтовских охот, в августе в знакомые ему места на рекогносцировку, на поиски волчьих выводков и на их подвывку. Но для того следует преодолеть еще одно препятствие — заручиться согласием Совета общества и получить деньги, иначе вся затея может рухнуть.
И вот на заседании Совета мною вывешена карта с заштрихованными местами предполагаемых волчьих выводков в районе Мценска. Тут же мною было изложено преимущество охоты на волков с гончими перед зимней охотой окладом, с флажками и псковичами. Целый ряд причин делал эти охоты мало удачными и дорогостоящими. Недостача привад, поздний выпад снега, недооценка местными властями и охотничьими организациями серьезности волчьей охоты, как дела государственного значения, вели к частым срывам и к тщетным денежным затратам.
Охота по чернотропу с гончими, т. е. в период, когда волки наносят наиболее значительный ущерб пасущейся скотине, не требует никаких привад и загонщиков и дает большой простор инициативе стрелков. Этот вид охоты, помимо большого воспитательного значения, позволяет брать выводки довольно чисто.
Наконец стоимость убитого волка на охоте с гончими, по составленной мною смете, не превышала 200 рублей, в то время, как зимний волк, убитый на облаве, обходился Обществу от 400 до 500 рублей.
И вот Совет Военно-охотничьего общества после моего доклада принял решение: «Выдать тов. Пахомову на организацию волчьих охот в районе Мценска 5000 рублей».
IV
В начале августа Красов был послан на проверку и подвывку выводков.
С какой радостью получил я от него телеграмму, что подвыто 8 выводков волков в районе Мценска, Черни, Новосиля и в других местах!
9 сентября 1932 года в г. Мценск был отправлен крытый товарный вагон Военно-охотничьего общества.
В вагоне находились 3 лошади и стая русских гончих в 7,5 смычков, с доезжачим Красовым и выжлятником Никитиным во главе.
12 сентября я приехал в деревню Бараново для осмотра островов, где находились волчьи выводки, чтобы наметить лазы и послушать, где отзовутся волки.
Стояла ясная, жаркая, почти летняя погода. Отдельные небольшие островки и заросшие густыми кустами овражки, разлапистые, самой причудливой формы, то и дело попадались нам по пути, среди пересеченных глубокими голыми оврагами полей.
Местность — исключительно красивая. Вот и Покой — остров, где вывелись волки. Он лежит весь, как на ладони, уходя далеко вперед своими отвертками, врезающимися в окружающие поля. С обеих сторон остров охватывают две дороги. На нем очень мало леса. Только справа и слева на взлобок взбежали две шапки густого молодняка, приблизительно по 8 га. Неужели здесь волки?
Красов придушенным шепотом бросает отрывисто: «Во-на... Там!» — и его вытянутая рука указывает на левую шапку леса.
Смотрю и не верю глазам. У самой опушки, если только можно назвать опушкой поле около этого кусочка леса, мирно пасется стадо овец и коров и за леском ходят лошади. Посреди них, в каких-нибудь 300—400 шагах, находится выводок волков... Лишний раз убеждаюсь, что волки не трогают скота тех деревень, возле которых они вывели свое потомство.
Тихо объезжаем остров, намечаем лазы на материков, переярков и прибылых. Решаем, где можно обрезать, откуда бросать стаю и т. д.
Вечереет. Подъезжаем к соседнему большому Знаменскому лесу, куда от гона собак должны идти через поле волки.
Еще больше темнеет, и, наконец, зажигается первая звездочка. Это — знак, что скоро можно будет начать вабу, т. е. подвывать волков. Переваливаем полями через бугор и, спешившись, подходим, защищенные кустами, к окрайке леса. Стоим и выжидаем. Но вот раздается взбрех тоненьких щенячьих голосов.
— Это молодые, — срывающимся голосом шепчет Красов.
Мы долго ждем, но ничего не слышно.
Красов отходит от меня подальше, и я вижу, как он приседает на корточки, приставив рупором руки ко рту. По мере того как выпрямляется Красов, протяжно звучит, все усиливаясь и усиливаясь, голос материка. Раз, другой, третий...
Ухо жадно ловит каждый звук, каждый шорох... Нет ничего, только лошади, несмотря на мои усилия им помешать в этом, звенят удилами. Волки не отзываются... Вот из темноты надвигается фигура Красова. Он хватает меня за руку и шепчет:
— Слышишь?.. Волчица фыркает...
Я передвигаюсь на несколько шагов и ясно начинаю слышать недовольное пофыркивание старухи. Заметила нас, проклятая, и сердится! Выводок уже не отзовется. Тихо. Мы отходим, ведя в поводу лошадей, а Красов шепотом рассказывает, как когда-то давно волчица провожала его таким образом больше чем на протяжении километра.
Волки здесь; на сердце спокойнее, и одна лишь мысль тревожит: «Как будут работать собаки? Погонят ли?»
На другой день едем осматривать другой остров, Ломцы, расположенный от нас километрах в десяти. Большим густым холстом протянулся остров на полугоре, захватив площадь около 200—250 га. Мелькает мысль: «Здесь гончим трудновато будет выгнать прибылых в поле: непременно станут кружиться по острову».
Объезжаем кругом, намечаем лазы, рисуем диспозицию предстоящего сражения и, забравшись на бугор у речки Пониковец, начинаем подвывать.
Но кругом тихо, волки не отзываются. Мрачные, промокшие от полившего дождя, возвращаемся домой.
С утра следующего дня занимаемся хозяйственными делами: добываем корм для собак, сено и овес для лошадей, готовим струнки и т. д. К вечеру прибывает первая команда стрелков из Москвы в количестве 10 человек. Разговоры, расспросы, короткие деловые реплики.
Что-то будет завтра в Покое?
В 8 часов утра от Баранова к Высокому, под которым находится остров Покой, движется целый поезд: впереди идут стрелки, за ними — подводы с вещами и для волков, а сзади — стая гончих, идущая клубком у ног лошади доезжачего. У деревни Высокое нас ждут местные охотники. Их около 40 человек.
Начальник первой команды Н. Ворошилов инструктирует собравшихся о правилах облавных охот, призывает к вниманию и осторожности, предостерегает от беспорядочной, дальней стрельбы и разъясняет важность предстоящей задачи.
Вереница стрелков, бросив курить, молча, бесшумно спускается длинной лентой к оврагу. Стая пошла вперед — дорогой, подальше от острова, так как ей все равно пришлось бы ждать, пока расставят на линии стрелков. В овраге разбиваю стрелков на две половины: одна ленточка пойдет вправо опоясывать опушку, другая — налево, она охватит остров.
Заставляю все наиболее верные отвершки и лазы самыми хорошими стрелками. Поставленные на взлобки с правой стороны, стрелки прекрасно видят со своих номеров, как я расставляю стрелков на противоположной стороне, как стоит в поле, в ожидании наброски, стая гончих с двумя верховыми. Пока я занимаюсь расстановкой стрелков, двум номерам удается наблюдать крайне редкую и любопытную картину. Волчица выходит на поляну и играет с волчатами, после чего снова скрывается в овраге.
Но вот номера заведены, я на рысях спешу к стае, и она по данному сигналу двигается к острову. Сигнал в рог: «стая наброшена» — и гончие, рассыпавшись, скрываются в острове. Лихо порскает, насадив прямо на логова своих питомцев, доезжачий. Вот-вот натекут... Один голос, другой, вот залилась, как ошпаренная, Водишка, вот заголосили Баритон, Соловей... Поднялась буря звуков — то свалилась по матерому волку наброшенная стая. Прогудел рог по волку, стрелки в напряженном состоянии. Гон идет вдоль оврага по направлению к левому крайнему отвершку, к Елизаветину.
«Tax, тах, тах...» — стучат выстрелы. Гон не смолкает: очевидно, мажут. Слышится рев стаи на месте, в голосах особенно много злобы; слышны взбрех, грызня.
Догадываюсь: остановили. Где-то близко, на дне густого оврага. Вылетает Красов и, рискуя слететь с лошади, несется на своей серой кобыле вниз, в самую гущу оврага. Через несколько минут из оврага выходит на поле лошадь Красова, которую я и подбираю.
Грызня прекращается, а еще через десяток минут вылезает Красов и радостно поздравляет с прирезанным из-под гончих матерым.
Стаю заводят и бросают еще раз. Снова выстрелы — тут уже на разных флангах, снова гоньба. Ясно — прибылые пошли из острова.
Через час результат: 1 материк, 5 прибылых да сильно заранена старуха, которой удалось слезть полями в соседний островок, где она и была найдена мертвой через 2—3 дня. Итого — 7 волков. Выводок взят почти начисто.
Бодрые, в сознании успеха, с груженной доверху волками подводой, возвращаемся обратно в Бараново. По пути часто останавливаемся; из деревень навстречу нашему поезду выходят колхозники, осматривают убитых волков, дивятся на собак, благодарят.
На следующий день охота переходит в Ломцы, где предстоит брать следующий выводок. Вечером пошел дождь, и вернувшиеся с подвывки охотники с огорчением сообщают, что волки не отозвались. Однако выводок верный, и решено его завтра брать во что бы то ни стало.
V
Утром снова солнечно и жарко. Внезапно подул сильный ветер. Остров большой, а стрелков маловато: всего 15 человек.
Стая брошена от речки в глубь острова, на место предполагаемых логовов. Отрешенные от смычков гончие сразу же помкнули и повели в глубь острова, но не на номера, а в противоположную сторону. Охотники поскакали перехватывать стаю. Ветер усиливается. Не сразу удалось сбить обазартившихся гонцов. Гон идет все время в правой стороне острова, зверь в поле не выходит, и перевидеть его не удается. «Неужели гоняют по зайцам?» — лезет в голову беспокойная мысль. Но вот прямо в ноги моей лошади влетает прибылой из-под дружного гона. Подаю сигнал: «По волку!» — и сразу становится тепло и радостно. Улюлюкаю и наваливаю на след пронесшуюся было стаю. Выскакивает выжлятник. Оставляю его под собаками, а сам еду по номерам. Оказывается, убито 2 волка, один — шумовой. За ветром выстрелов не было слышно. В это время из-под стаи Никитин с Красовым принимают нестреляного волка.
Значит, гончие не только гонят, но и берут волка. И хотя результат этой охоты не особенно блестящ, мы, довольные злобностью гончих, только начинающих работать по волкам, возвращаемся в Ломцы, где отдаем соструненного волка одному из орловских охотников, изъявившему согласие воспитывать его у себя.
Поздно вечером наш бивуак представлял занимательную картину. В большом котле, подвешенном на палке, варился суп для собак, а рядом около деревьев, освещаемые тусклым светом фонарей, охотники снимали шкуры с убитых волков. На третий день охота переходит за 15 км, в Жердево, под другой выводок. Выводок этот летом был стронут местными крестьянами, которые взяли, из него трех молодых. Таким образом, выводок уже не держится своих логовов и, чтобы его застать, надо брать подряд несколько островов. Утешаюсь мыслью, что острова эти, сравнительно небольшие, лежат не в дальних друг от друга расстояниях и что поблизости больших массивов нет.
С большим трудом размещаемся в дер. Становой, еле найдя помещение для собак. К слову сказать, помещения для собак во все время нашего маршрута являлись поистине камнем преткновения, так как свободных плотных дворов, из которых не могли бы выскочить собаки, было мало.
Едем с Красовым осматривать расположенные вокруг деревни острова, чтобы наметить план завтрашней битвы. Острова не очень большие, но довольно разлапистые, отвертки тянутся во все стороны, а стрелков всего 10. Крестьяне рассказывают, что слышат ежедневно вой волков под самой деревней, в овраге.
Так как первый остров лежит под самой деревней и брать его ранее девяти часов утра невозможно (надо дать старикам волкам вернуться на логова), команда стрелков, поднявшись довольно рано, пьет с прохладцей чаек и закусывает, пока мы кормим собак, поим лошадей и готовимся к выезду.
Берем первый остров. Гончие залились но, увы, по русачку. Сбиваем собак, набрасываем еще раз для очистки совести. Безрезультатно. Вызываем собак и переходим ко второму острову, который решаем не брать, так как накануне, по обследованию, он не внушал доверия.
Команда настороженно идет по красивому, широкому дну лощины. Двое стрелков останавливаются и, волнуясь, указывают на свежие отпечатки волчьих лап на грязи около лужицы. Стрелки советуют переменить решение и взять этот островок. Но я решительно против такого нарушения дисциплины, и снова послушно вытягивается линия к следующему острову, чернеющему вдали.
Вот и остров. Наскоро расставлены стрелки, и из-под низа от речки наброшена стая. Ясно слышится порсканье Красова и хлопки арапником Никитина, отхлопывающего стаю от опушки.
И вдруг, словно прорвалась плотина, возникает буря звуков. Стая помкнула и горячо повела по волку. Вот хриплый голос доезжачего: «Улю-лю-лю», вот возгласы: «К нему, к нему!» — выжлятника, и свалившаяся стая задает правильный круг вдоль всех номеров.
Прибылой не выдерживает и просится в поле. «Tax... тах» — сухо стучат два бездымных выстрела, и прибылой, а сзади него старуха сворачивают вглубь и через несколько минут просятся на другой лаз к заветной перемычке. Но дублет кладет обоих на месте, и дошедшая стая азартно и злобно впивается в матерую волчицу. Попоив зарьявших гонцов, доезжачий снова заводит стаю. Еще один прибылой, дав круг, кладет под меткими выстрелами свою голову, а переярок слезает шумовым низом оврага, оставшимся открытым за недостатком стрелков.
Первая команда кончила свою командировку. И стая, и лошади отправлены на отдых в Барановку, чтобы оттуда, сделав 30-километровый переход, стать под выводком волков в Никольно-Вяземском, в местах, описанных Л. Н. Толстым в романе «Война и мир».
Стоит ли говорить, насколько радостно было бросать гончих, стоять на номерах в исторических местах. Каждый невольно вспоминал гениальные страницы романа, где говорилось и о Лядовой верхе и об Отрадненском заказе, куда перевела волчица, и о лазе на матерого, на которого становился Николенька Ростов.
Однако следующие команды охотились менее добычливо, ввиду того, что остальные выводки оказались разбитыми местными охотниками, которые, кстати сказать, больше их распугали.
Но, несмотря на ряд неудач, я был счастлив. Гончие, русские гончие, так беззастенчиво, с плеча, обруганные Челищевым, на глазах московских и орловских охотников не только гоняли по волкам, но и брали их.
Так, во время охоты третьей команды (каждая команда приезжала на 10 дней) в Ломцах, где мы добирали оставшийся выводок, прибылой, нестреляный волк был выставлен гончими в поле, где его и завалил первым доспевший к нему багряный Соловей, а затем уже накрыла обазартившаяся стая.
Но настоящий триумф, апофеоз этой охоты, случился несколькими днями позднее.
VI
Прошло уже 14 лет, а этот день я помню так ясно, как будто бы это случилось вчера. За него я был рад вытерпеть утомительную езду верхом в течение 30 суток, от зари до зари не слезая с лошади, спанье в курных избах, на глиняном полу и многое еще другое, так как этот день навсегда вписал поистине славную страницу в историю гончей, и особенно русской гончей.
Вот что произошло в этот знаменательный день.
11 октября третья команда военных охотников, после дневки в Баранове, которая была необходима, чтобы дать передохнуть измученным в течение 25 дней длинными переходами и ездой с зари до зари под гончими лошадям, решила взять небольшой островок Ястребное, холстинкой протянувшийся по крутому склону лощины. Крестьяне уверяли, что неоднократно видали там волков.
День выдался теплый, почти летний, порывистый ветер быстро гнал по светло-голубому небу редкие, мелкие барашки облаков.
И вот на этот раз оправдалась старинная русская поговорка: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
Дело в том, что мне не удалось убедить Красова бросить стаю гончих с верха, с полей, против ветра, который был снизу от лощины. Я боялся, что брошенная снизу, по ветру, стая наткнется на русачка и волки, услышав по ветру собачьи голоса, слезут шумовыми глубокими оврагами, примыкавшими к этому небольшому островку.
Мои опасения оправдались. Гончие сразу же, с напуска, натекли на лисицу, их удалось не сразу сбить, а тем временем волки действительно слезли промоинами.
Наброшенная еще раз стая ничего не нашла, и ее стали вызывать, чтобы метнуть наудачу в глубокий, заросший мелкими кустами овраг, далеко протянувшийся по направлению к Барановке, так как было подозрение, что туда слез один из волков.
Когда собаки собрались у ног лошади выжлятника Никитина, мы были удивлены отсутствием русской чепрачной выжловки Говорушки и еще более отсутствием Красова. Сколько мы ни трубили с разных мест, и по ветру и против ветра, ни Красов, ни Говорушка не появлялись.
Пока мы стояли и тщетно раздумывали, подыскивая объяснения такому странному исчезновению, мы вдруг приметили на горизонте фигуру верхового, которая все приближалась к нам. Через некоторое время мы смогли опознать Красова, у ног лошади которого бежала собака.
Все ближе и ближе всадник, и мы уже теперь ясно узнаем в собаке Говорушку, но что-то странное, вроде мешка, перекинуто у всадника через седло.
Еще несколько минут томительного ожидания, и мы радостными криками приветствуем Красота, через седло которого перекинут соструненный живой волк. Градом сыплются вопросы, восклицания, и Красов, смущенно улыбаясь, рассказывает, как ему удалось сострунить (принять живым) крупного октябрьского прибылого волка из-под Говорушки, которая трижды клала его.
Виновница этого исторического события как ни в чем не бывало стоит тут же среди нас и повиливает своим гоном, как будто и не она стала героиней дня, не она так блестяще опровергла взводимые на русскую гончую хулы и так ярко доказала, что русская гончая умеет не только гнать в одиночку волка, но и брать его, да даже не один раз, а три, на протяжении нескольких верст.
Это ли не доказательство мертвой злобы у молодой, еще только во второй осени, выжловки, злобы, которой могут справедливо позавидовать даже борзые, в отчетах о прежних садках которых частенько указывалось, что «собака оторвалась и больше к волку не присунулась».
Выяснилось, что в то время, как вся стая горячо вела, в одиночку выставила его в поле, где настигла и завалила. Но Красов, скакавший за ней на стомевшей лошади, к сожалению, не поспел принять из-под нее волка.
К счастью, по дороге попался небольшой островок, в котором волк сделал круг, что дало возможность Красову вновь подобраться к собаке.
Выставив волка в поле, Говорушка еще раз завалила его, но Красов снова не успел доскакать до волка, и тот, стряхнув с себя собаку, снова пошел полями, трафясь к большому острову Рогатому. Но здесь произошло следующее. В поля врезалась большая промоина, идущая к лесу зигзагом. Волк пошел по ее внешней стороне и уже приближался к лесу, где нашел бы свое спасение, но в это время скакавший по внутренней, более короткой стороне промоины Красов подобрался к той же опушке, куда уже готов был ввалиться волк, и, неистово заулюлюкав, подбодрил уже вымотавшуюся выжловку, и та в третий раз завалила волка, которого и сострунил из-под нее свалившийся с лошади Красов.
Гром аплодисментов выразил наше общее восхищение, из рук в руки стали передаваться фляжки, а Говорушка, без сомнения, была немало удивлена как градом поцелуев, которыми наградили ее участники этой охоты, так и вкусной едой.
Первый опыт охоты с гончими по волкам блестяще оправдал себя. Охотниками было пройдено 390 километров (лошадями и собаками значительно больше), взято 19 волков, из которых 4 матерых, 1 переярок и 14 прибылых, да 11 ушло стреляными и нестреляными. Стоимость взятого волка, как и предполагалось, выразилась в скромной цифре 180 рублей.
Итак, сделано большое дело. Доказано не только, что русская гончая не потеряла своей злобности, но доказана и эффективность осенней охоты с гончими на волков, доказана целесообразность таких выездов, служащих хорошей воспитательной школой и тренировкой для молодых охотников.
Небольшая русская чепрачная выжловка Говорушка останется надолго в памяти всех тех, кому дороги охотничьи просторы нашей необъятной Родины, общение с природой, кого волнует заревистый гон стаи, лихая езда под гончими, перелески, одетые в золото осени, щетина жнивья, изумрудные озими и в конечном итоге — победа над серым помещиком.
