Лебедев Н.
Нам, охотникам, нередко приходится наблюдать интересные и даже необычные явления из жизни природы. О таких случаях, наблюдавшихся мной в разные годы, мне и хочется рассказать. Цифру года, как не имеющую значения, я опускаю, расположив материал в хронологическом порядке по месяцам и числам.
19.... г. 2 января. Шел по мосту через реку Ломпадь. До слуха донесся знакомый и неожиданный крик птицы. Надо мной летел чибис. Стоял мороз —11°, а чибис летел все дальше и дальше на север, изредка роняя свои печальные вопросы: «Чьи вы? Чьи вы?» Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из глаз. Перед этим у нас была большая оттепель, кое-где из-под снега показались бугры. Не эта ли причина заставила птицу покинуть зимовку где-нибудь в Закавказье, и теперь изменивший инстинкт влек его на гибель в просторах холодной зимы?
27 января. Сын поймал на точке вместе с чечетками какую-то серенькую, насекомоядную птичку. Сохранить живой ее не удалось. «У наших птиц бывает на ногах по 4 пальца, иногда 3», — прочел я в одном из томов «Определителя птиц», и мой взгляд остановился на птичке. У нее было по 5 пальцев на каждой ноге: три передних и два задних. Тут я вспомнил, что нужного тома книги (отряд воробьиных птиц) у меня нет и, сняв шкурку птички, послал ее профессору Г. П. Дементьеву. Он сообщил мне, что птичка — лесная завирушка и очень любопытно, что у нее пять пальцев.
18 апреля. Несколько дней назад я заметил на осине сорочье гнездо и подошел посмотреть, есть ли в нем яйца. Сороки вертелись поблизости и тихонько стрекотали. Гнездо было не достроено: над ним не было крыши.
Сегодня я снова завернул сюда. Кому-то уже понадобилось разорить гнездо. Неподалеку я увидел сороку. Птица с дерева внимательно, наблюдала за мной. «Странно — зачем она тут сидит?» Я решил осмотреть росшие кругом ивовые кусты. Одна группа их стояла в глубокой котловине, заполненной до краев снеговой водой. В центре этих кустов темнело новое, совсем готовое сорочье гнездо. Сюда птицы перенесли свой дом с ненадежной осины. Я постоял, подивился сорокам и весело зашагал домой, а они, перелетая по деревьям, долго меня провожали.
20 мая. В скворечнице уже большие скворчата. Родители через каждые три-пять минут приносят им пищу. Стрижи стайкой проносятся мимо скворечницы. Понравилась она им: ждут не дождутся, когда скворцы освободят ее...
Скворец с гусеницей в клюве юркнул в скворечницу. Жадно запищали птенцы. И вдруг туда же с размаху влетел стриж. Поднялся переполох. Стриж кричал и метался в гнезде, а скворец сердито хрипел. Через несколько минут оба они вывалились из летка и полетели вниз. Наверху был скворец, вцепившийся в стрижа. Стриж остался на земле, а скворец взлетел на тын. Он долго поправлял свои перья и почему-то часто зевал. Стрижа пришлось два раза подбрасывать вверх. Он вначале падал на землю, но потом оправился и улетел. Скоро пришлось подобрать второго стрижа, тоже выброшенного скворцами. Наконец скворчата улетели. Новая пара скворцов заняла скворечницу. Между ними и стрижами началась борьба. Утром скворцы улетали, и стрижи до вечера вселялись в их квартиру, а вечером скворцы выгоняли их. В одно утро они выбросили из скворечницы стрижиные яйца, проколов клювом их скорлупу. После этого и скворцы, и стрижи покинули скворечницу. Яйца у стрижей белые, с редкими крапинками, очень продолговатые. Формой они напоминают сосновую шишку.
10 июня. Сидел с удочкой у Болвы, ловил живцов. Заря потухала, летние сумерки незаметно заполняли реку и ее берега. Далеко на перекате послышался всплеск воды. Затем он повторился в обратном направлении, но ближе ко мне. И снова, спускаясь вниз по течению, всплеск зигзагом пересекал реку, каждый раз прерываясь у берегов на несколько минут. Вот близко опять послышалось хлопанье, взлетали вверх брызги воды и что-то, в неясном очертании, пересекло реку к моему берегу и затихло. «Что за рыбина так расходилась?» Вдоль открытого берега, у самого края, прямо на меня быстро плыла кряковая утка. Туловище ее было необычно длинно. Казалось, что у птицы павлиний хвост. Не доплывая до кустов, нависших над водой, утка вдруг повернула на середину реки, и я разглядел, что сзади птицы, облепив ее хвост и тесно прижавшись друг к другу, плывет целая куча утят. Их было штук пятнадцать. Как только семейство очутилось на глубоком месте, утка сильно захлопала крыльями по воде. Словно по команде, малыши попрыгали на спину матери, погрузив ее по шею в воду. На поверхности воды у птицы еще оставались распростертые крылья, а между ними — утята. Хлопая крыльями, утка миновала стремя и достигла другого открытого берега. Утятки снова вытянулись густой колонной, тесно прижавшись к телу матери. И все они быстро поплыли вниз, до следующего поворота у встречных кустов.
...А утром, когда я осматривал удочки, с высокого обрывистого берега беззвучно, как видение, спустился черно-бурый лось и стал над омутом у моей жерлицы. Зверь поднял голову и прислушался. Взошедшее солнце обливало светом его высокий стан, длинную бородатую голову и мощные, еще пушистые рога. Лось напился. Затем, чуть плеснув, он вошел в реку и поплыл. Над водой выдавались его голова, шея и холка. Лось переплыл реку, встряхнулся, снова послушал и побежал рысью через поле. Я пошел посмотреть его следы. На примятой траве берегового закрайка следов не было; не было их и на влажном грунте обрыва. Уже не померещилось ли мне? Поднявшись на кручу, я заметил, что лось, как искусный лыжник, черкнул с обрыва метра два копытами-лыжами, оторвался от земли, пролетел метров восемь вниз, снова черкнул по земле, снова взлетел и будто канул в омут...
24 августа. Серая цапля поднялась с заросшей заводи и опустилась на большую ель в опушке леса. На нее налетел ястреб-тетеревятник и погнал над прудом. Ястреб то бросался на нее сверху, то бил снизу, вывертываясь из-под самого ее брюха. Цапля прикрывалась от него своим клювом и при каждом нападении отчаянно кричала. Прогнав так цаплю с полкилометра, ястреб бросил ее и вернулся в лес.
26 августа. Прогоревший костер угасал. Я быстро собрал головешки, подбросил елового сушняку. Через несколько минут яркое высокое пламя осветило дуб, под сенью которого я ночевал, за ним — непроницаемый мрак леса, а с другой стороны — росяную траву, редкие березки и густой туман над лугом. Стояла глубокая ночь. Сквозь влажный воздух тускло мерцали на небе звезды. В ближней деревне пропели вторые петухи. Я поправил под боком еловые ветки, подтянул под голову сумку и, пригретый огнем, задремал. Легкий шорох заставил меня повернуть голову. Против меня у костра стояла молодая лисица и спокойно смотрела на огонь. Ноги и хвост намокли от росы. Лиса отошла от костра и покопалась в земле у двух высоких березовых пеньков. Затем поднялась на цыпочки, деловито осмотрела их вершины и скрылась в темноте. Минуту спустя она появилась снова. Подошла ко мне и с любопытством осмотрела. Я не шевелился. Лисица перевернула кучку дубовых листьев, снова подошла к костру и, повернувшись к нему боком, долго стояла. Так повторила она несколько раз, то исчезая в темноте, то застывая, как изваяние у костра. И этот зверь, задумчиво стоявший у яркого пламени, будил во мне далекие и забытые переживания.
10 октября. Колхозники копали картошку и плугом зарезали зайца. Русак так крепко затаился в картофельной гряде, что пропустил над собой лошадь. Зайца только тогда увидели, когда он забился под лемехом плуга.
18 октября. У одной из лесных просек я спугнул с земли глухарку. Птица отбежала немного в кусты орешника и взлетела. На том месте, где она сидела, лежала скорлупа глухариного яйца, только что разломленная надвое. В скорлупе сохранилась пленка и часть свежего белка.
24 октября. В болоте гончие поймали коростеля. У него нет совсем левого крыла, незаметно ни раны, ни шрама. Как будто он таким однокрылым родился. И то, что коростель инвалид, разглядели не сразу. Изъян искусно прикрывали верхние кроющие перья спины и нижней части тела. Коростель был в зимнем оперении. Я вскрыл его жирную тушку. От левого крыла у птицы осталась лишь головка плечевой кости. Излом ее оброс мускулами и сверху их толстой жировой подушечкой. Такая же подушечка находилась у коростеля и на внутренней стороне части кожи, которая накрывала место травмы. Вот как хорошо природа залечила ему тяжелое увечье. В желудке коростеля — мелкие камешки и зерна болотной осоки. Остаток плечевой кости по величине одинаков с такой же частью кости здорового крыла. Ясно, коростель потерял крыло взрослой птицей. Но когда? Может быть, он не первый раз так путешествовал в далекие края и припоздал. Наши коростели исчезают в конце сентября.
