Криницын М.
Все мы привыкли к тому, что гусей надо искать у озер, болот, а иногда у рек. И во время перелета и во время гнездования гуси выбирают себе места у воды. Кормящихся, их можно встретить и на сухих местах, там, где посочней трава, и даже на зеленых исходам, но гусь — птица водоплавающая, и вода — его стихия.
А вот пришлось мне встретиться с гусями на сухопутье.
Весной потребовалось мне съездить в наш областной центр. Расположен он на берегу Охотского моря, около устья небольшой горной реки. С какой стороны ни подъедешь к городу, всюду увидишь сопки и сопки. Те из них, которые повыше, имеют голые вершины с поднимающимися к небу, резко очерченными, каменными останцами. Странный, иногда фантастический вид имеют эти останцы. Они напоминают то древний замок, то горный аул, то одиноко стоящую башню. Склоны же невысоких сопок покрыты ярко-зеленым стлаником, а вершины — карликовой березой, мхом и кое-где брусничником. Такова панорама при въезде в город.
Мой первый визит по приезде был нанесен старому моему знакомому, заядлому охотнику Корнею Павловичу Новикову. Застал я его за обычным для него занятием в часы досуга — за возней с охотничьим снаряжением. На сей раз он тщательно укладывал в патроны крупную дробь.
— На кого это, Корней Павлович?
— Как на кого? Гуси летят. А вы ружье прихватили?
— С собой.
— Сейчас же отправимся.
Через час мы вышли из дому и стали подниматься на сопку.
Шагая сзади Корнея Павловича, не мало сожалел я, что дал согласие на эту загадочную охоту. Мне хорошо известно, что озер и болот на сопке нет, а мы поднимаемся все выше и выше.
Добрались, наконец, до вершины. Правда, вершиной верх сопки нельзя было назвать. Установившееся представление о вершинах сюда не подходило: никаких «шапок» или выступающих пик тут не было. Верх сопки представлял собой пологое, равнинное плато, раскинувшееся на сотни гектаров. На нем кое-где росли одинокие чахлые лиственницы, многочисленные карликовые березы, и, что меня особенно удивило, в разных местах виднелись шалаши, обычные охотничьи шалаши, которые я, с первого взгляда, принял за неизвестную мне породу кустарника.
К одному из таких шалашей и подошли мы с Корнеем Павловичем.
— Нате топорик и устраивайте вон там, у лиственницы, шалаш. Не теряйте время.
— Охотник вы или фантазер? И за кем мы сюда пришли? — довольно резко обратился я к Корнею Павловичу.
— Делайте шалаш, не то вас отсюда прогонят.
— Кто меня прогонит?
— А вы лучше присмотритесь: в каждом шалаше сидит по охотнику.
— Пока не объясните в чем дело, с места не тронусь и буду торчать возле вас, как свечка.
— Ну, ладно. Я живу тут уж скоро десять лет. Соседи по шалашам по стольку же, а некоторые и побольше. Наблюдая из года в год за полетом гусей, мы установили, что гусиная трасса проходит по этой сопке. Над нею высота их полета самая подходящая для любого ружья. Вот уж три года как мы охотимся на гусей в, самых комфортабельных условиях на прозванной нами «гусиной» сопке. Понятно теперь?
— Как не понять?
Быстро соорудил я шалаш из веток карликовой березы и сучьев лиственницы и забрался в него.
Росли бы поблизости березы, можно было подумать, что вот-вот начнется ток косачей. Но берез здесь и в помине нет, а косачи не долетают до этих широт.
Первый табун гусей прошел в стороне от нас, у дальних шалашей. Оттуда раздалось два выстрела, один за другим.
Но вот все ближе и ближе доносится гортанный, мелодичный крик, слышен шум от многочисленных крыльев, и над моим шалашом пролетел огромный табун гусей. Один из них остался на сопке у моего шалаша.
Охота длилась до темноты, правда, относительной: в мае в этих краях в безоблачную ночь можно газеты читать.
Каждый из нас принес по два гуся.
С такими же, примерно, результатами возвращались и соседи по шалашам.
— Ну, вот и поохотились, и выспаться успеем, а вы фантазером меня окрестили, — обратился ко мне Корней Павлович.
— Прошу извинения. Никак не предполагал, что на гусей и в горах охотиться можно.
И действительно, кто бы подумал?
