Саулин П. О.
До утреннего рассвета я вышел из Ростова-на-Дону, чтобы на Донце встретить октябрьскую зорю, понаблюдать за стаями птиц, спешащих на юг.
Перебравшись на лодке через Дон, пошел степью, напрямик, к тихим заводям. Предрассветный туман застилал мне путь. Дальше двадцати шагов ничего не было видно.
После ночного дождя под ногами булькали лужицы. Мокрый бурьян овлажнял колени.
Остановившись у первой сереющей заводинки, закурил трубку, стал ожидать рассвета. Сырость пронизывала тело. Сквозь густую мглу смутно обозначались очертания продолговатых заводей с поникшими метелками камышовых зарослей. Тихо струился Донец. Казалось, все замерло: и камыши, и вода, и ветер. И вдруг... зашумели крылья, мелькнули над водной гладью силуэты крупных длинношеих птиц. Мертвая зыбь реки дрогнула, и по воде пошли круги от плывущих пернатых великанов.
Были ли это гуси или лебеди, на расстоянии полсотни метров я не мог определить и стал подкрадываться ближе к берегу. Над головой снова зашумели саженные крылья. Мельчайшие крупицы влажного тумана обдали лицо холодом.
Я вскинул ружье, но не выстрелил,
«Лебеди!» — мелькнула у меня мысль. Не успел я проводить глазами первую стаю, как вслед за нею появилась вторая. В наступившем рассвете шум и свист крыльев повторялся все чаще и чаще. Лебеди летели к морю, вытянув длинные шеи, прижав черные лапы к брюшку. Белоснежные птицы летели мелкими стайками: по пять, по четыре, по три и по две, вытянувшись в ровные струнки.
Стрелять? Да зачем мне, москвичу, прибывшему в командировку и живущему в гостинице, нужен пудовый великан-лебедь?
Я любовался красивым полетом лебедей, внимательно разглядывал их стройные цепочки, думая: «О перелетах птиц поется в песнях, рассказывается в книжках, но едва ли кто знает истину о таинственных путях массового перелета лебедей?».
Перелет лебедей — редкое зрелище. Немногим охотникам и натуралистам посчастливилось видеть массовый перелет этих красивых и редких птиц, летящих небольшими стайками поздней осенью с севера на юг, а весной, с первыми проталинками на реках, возвращающихся обратно на север, чтобы там — на озерах безлюдной тундры или глухой тайги — вывести новое потомство.
Проследить перелет лебедей не так просто. Эти осторожные птицы летят в далекие края больше по ночам или во время сильных туманов, на огромной высоте.
Задумчиво провожая глазами стайки лебедей, я вспомнил, как однажды осенью в Челябинской области мой спутник по охоте — молодой врач Банковский в августе убил лебедя самца. Взвалив на плечи грузную птицу и держа ее за шею, он гордо шагал по станице Петровской. Мне, тогда еще молодому человеку, казалось, что взглянуть на его диковинный трофей сбегутся все станичники.
Казаки действительно сбежались, но не любоваться тушкой лебедя. Они обступили моего спутника и меня и крепко, заслуженно и справедливо ругали нас. Я до сих пор не могу забыть слов седоусого казака.
— Лебедь — у нас священная птица. Стрелять эту диковинную птицу грешно. Пара лебедей — неразлучные супруги. Оставшийся в живых лебедь долго тоскует, кружится над тем местом, где пал спутник его жизни. В конце концов он не выдерживает разлуки: набирает высоту и, сложив крылья, падает вниз и разбивается насмерть.
Долго я тогда думал над словами старого казака-охотника, отыскивая в них крупицу истины. Ведь сам я в тот день слышал, как лебедь самка долго и тревожно трубила, кружась в вышине: «Килль! Килли! Килль! Килли», — и ее призывные нежные звуки «анг! анг!» звучали в моих ушах, как упрек за жестокость моего спутника.
Вернувшись домой и вспоминая слова казака, я открыл книгу Брэма и прочитал, что пара лебедей действительно неразлучные в жизни супруги, умеющие ласкать друг друга. Нередко они обвиваются шеями, соприкасаются клювами, как бы целуясь, а в минуту опасности — защищают друг друга: бьют сообща врага могучими крыльями.
Пока я вспоминал прошлое, провожая глазами стайки лебедей, рассвело, туман стал постепенно рассеиваться, но птицы почти беспрерывно продолжали лететь в одном и том же направлении — к морю.
За порозовевшей заводью прогремели одиночные выстрелы. Подвигаясь, я вскоре увидел молодого, высокого детину в телогрейке, который палил по лебедям из длиннющей одностволки.
— Чем заряжены ваши патроны? — спросил я незнакомца, видя, что после его выстрела одна серая птица, очевидно, молодая, покачнулась, отделилась от стаи и полетела значительно ниже.
— Утиной дробью, — ответил незадачливый охотник.
— Тогда не лучше ли прекратить стрельбу? Вы только калечите птиц!
Но мои уговоры на разгорячившегося стрелка не действовали.
Лебеди валили валом, молча, без единого трубного звука. Это меня удивило.
Грохали выстрелы парня. Стучала дробь по крыльям птиц, но они не сворачивали со своего пути и после выстрела, покачиваясь, продолжали лететь дальше.
Только попав в шею предпоследним зарядом, охотник сбил вожака.
Лебедь оказался крупным самцом-кликуном. На его лбу не было того характерного черного бугорка, какой бывает на красноватом клюве лебедя-шипуна. Клюв кликуна желтый, на конце — черный. Лебедь-кликун отличается от лебедя-шипуна еще и тем, что издает трубные звуки и неспособен шипеть.
Нередко мы любуемся красотой лебедей с грациозно изогнутыми шеями, плавающих на прудах наших зоопарков. Однако лебедь далеко не такая поэтическая птица, как о ней поется в песнях.
На воле лебедь — сварливая и жестокая птица. Облюбовав озеро, он выделяет себе участок величиной не меньше километра. Самка в незатейливом гнезде, устроенном на островке или в прибрежных зарослях, выстланном камышом, сухими травами и пухом, сносит четыре, пять, реже шесть-семь крупных грязновато- или желтовато-белых яиц. Появись тут гусь или лебедь из чужой стайки, хозяева участка яростно бросятся на новых пришельцев и будут отчаянно драться, пока не выгонят их вон. Утку или гуся, неосторожно попавших под клюв, лебедь убьет насмерть ударом крыла. Раненый лебедь даже легавой собаке способен нанести могучими крыльями смертельный удар.
Как и гуси, лебеди питаются растительной пищей, но не брезгуют и водяными насекомыми, моллюсками и даже лягушками.
Молодые лебедята, появившиеся в конце весны или в начале лета, держатся выводками до следующей весны и только после линьки меняют серо-пепельную окраску на белую.
Вспоминая повадки лебедей, я долго еще любовался дивным зрелищем лебединого рассвета.
Лишь только на прояснившемся горизонте показалось солнце, лебедей словно ветром сдуло.
Какой точный расчет! Какое предчувствие тумана! Ведь надо же было птицам угадать, когда начать перелет, чтобы до рассвета успеть к морю! — удивлялся охотник, паливший по лебедям.
Никакого особого расчета и предчувствия у птиц нет. В бестуманное утро птицы прошли бы на большой высоте. Мы тогда бы их просто не заметили. Попав в полосу тумана, лебеди снизились и летели в двадцати метрах от земли. Вот и весь секрет их массового перелета, — ответил я охотнику, недружелюбно глядя на него.
