портал охотничьего, спортивного и экстерьерного собаководства

СЕТТЕР - преданность, красота, стиль

  
  
  

АНГЛИЙСКИЙ СЕТТЕР

Порода формировалась в первой половине XIX столетия путем слияния различных по типу семей пегих и крапчатых сеттеров, разводившихся в Англии отдельными заводчиками. В России английские сеттеры появились в 70-х годах XIX столетия, главным образом из Англии. 

подробнее >>

ИРЛАНДСКИЙ СЕТТЕР

Ирландский сеттер был выведен в Ирландии как рабочая собака для охоты на дичь. Эта порода происходит от Ирландского Красно-Белого Сеттера и от неизвестной собаки сплошного красного окраса. В XVIII веке этот тип собак был легко узнаваем.

подробнее >>

ГОРДОН

Это самый тяжелый среди сеттеров,
хорошо известный с 1860-х годов, но
обязанный популярностью четвертому
герцогу Гордону, разводившему черно-
подпалых сеттеров в своем замке в 20-х 
годах XVIII столетия.

подробнее >>

С карабином за лисой и волком

Бизюкин В.

Давно я думал об охоте с пулевым оружием, давно стремился приобрести себе тройник или карабин, но все мои надежды долго были только мечтой.

Во время войны хорошо освоил стрельбу из простой и снайперской винтовок. Пробовал тогда, правда урывками, поохотиться с кавалерийским карабином, в основном по русакам в поле; получалось довольно удачно, и это еще больше обострило мое желание достать себе пулевое оружие.

На время меня выручил мой бывший приятель полковник Белюга — он дал мне «взаймы» свой прекрасный карабин Зауэра, калибром 8 мм и около 30 штук патронов к нему.

Это было в январе 1946 года. Я только что демобилизовался из армии и, страшно голодный по охоте, получив ружье, на второй же день залился в степь за лисами, о которых я тогда почему-то с вожделением мечтал.

В 30 километрах от Тамбова есть станция Сабурово, куда с рабочим поездом ездят наши любители потропить русачка по пороше или вытоптать его по чернотропу. Лисичек там было порядочно, да и волков в ту пору везде хватало.

Денек был ясный, мороз небольшой — около 7—8 градусов и средней силы восточный ветерок.

Миновал большой совхозный сад, у большого скирда соломы мне захотелось попробовать бой моего нового карабина и кстати надеть на себя белый костюм, состоящий из широкой рубахи с капюшоном и таких же широких брюк с резинками в поясе и внизу. Такие костюмы применяли наши лыжники во время войны.

Вместо мишени, на ровный сугроб повесил свою черную перчатку, отмерил шагами 200 метров, лег и, тщательно прицелившись, выстрелил. У карабина оказался шнеллер — сверхчуткий спуск, который, как потом оказалось, очень облегчает точную стрельбу, делая спуск курка очень легким: не нужно долго тянуть за спусковой крючок, напрягая внимание и силу пальца, нужно лишь легонько прикоснуться к нему пальцем, и выстрел следует мгновенно.

 Первый выстрел из этого Зауэра оказался очень удачным — пуля легла на 2 сантиметра выше моей перчатки и точно посередине. Жалея патроны, я на этом и закончил свою «пристрелку», вполне довольный таким боем.

У хозяина карабина я выпросил еще восьмикратный бинокль Цейса и тоже опробовал его. Видимость оказалась чудесная: прямо от того места, где я стрелял в цель, со скирда, я далеко-далеко увидел идущую чистым полем лисичку.

Идти мне было как раз в ту сторону и я, довольный, что так быстро обнаружил зверя, заскользил на своих легких, спортивного типа лыжах на сближение с лисой, поглядывая на нее то и дело в бинокль.

Метрах в 800 от нее я спустился в лощину, которая вела немного в сторону от лисицы, и побежал низом. Ветер дул от лисы на меня.

Иногда я выглядывал из лощины, — что-то делает моя кума? Она же, выйдя на жнивье, увлеклась охотой за мышью, красиво взвиваясь вверх и прыгая оттуда в намеченную точку, азартно копала снег передними лапками.

Метрах в четырехстах от нее стоял небольшой полуразобранный стожок соломы, и к нему-то я и стал осторожно пробираться, замирая в моменты, когда лиса осматривалась кругом.

Наконец, мне удалось скрыться от лисы за этим стожком и, поставив его в створе с ней, я пошел к стогу, где и вздохнул с облегчением: я укрыт от лисы, ветер на меня, и она вроде все время потихоньку приближается в мою сторону.

Удобно устроившись на соломе, я собрался терпеливо ждать, когда лиса подойдет поближе. Но напрасно я думал, что это произойдет скоро. Лиса ходила от меня метрах в 350—400, то приближаясь, то удаляясь, то уходя в стороны.

Я «умолял» ее мысленно пойти ко мне, пробовал издавать мышиный писк, но на ветер она не слышала меня, а мольбам моим совершенно не внимала...

Ноги в лыжных ботинках начинали мерзнуть. Много раз хотелось выстрелить, но боязнь промахнуться на такой большой дистанции и свести на нет свои почти двухчасовые труды останавливали меня. Зарывшись ногами поглубже в солому, я решил терпеливо ждать и стрелять не дальше 200 метров.

Огорчение сменилось радостью, когда лиса вдруг решительно пошла в мою сторону; потом снова пришлось с тоской смотреть на ушедшую в сторону уже метров на 600—700 рыжую кумушку.

Уж и насмотрелся я на ее охоту! Мышей было порядочно, но снег глубок и охота у лисы была не очень-то успешной: на моих глазах за полтора, примерно, часа, ей удалось съесть всего штуки четыре.

Я следил в бинокль за всеми подробностями ее охоты, видел чуть ли не выражение ее огорченной морды, когда она после трех-четырех «свечек» начинала энергично копать снег лапками, но, не добравшись до мыши, садилась, облизывалась, видимо, ругаясь про себя, и потом снова трусила на поиски, и снова начиналась бесплодная охота. Лиса была голодная, мышей под снегом слышала и азарт ее не остывал.

Если ей, наконец, удавалось поймать мышь, она быстро с аппетитом ее съедала, опять немного сидела после этого и с новыми силами принималась мышковать.

Что-то ее все-таки заставило пойти, наконец, в мою сторону, и как застучало мое сердечко, когда она уверенно, почти без остановок затрусила к моему стожку... Вот остается метров 300, вот двести... Лиса все идет, хотя и с остановками, ко мне. Захотелось подпустить поближе. Но что это?

Лиса смотрит вправо от меня, вся насторожившись, и тут же вдруг бросается в сторону. Я ругаю себя, что не стрелял, но, на мое счастье, через 3—4 секунды она останавливается на всем скаку и, повернувшись в ту сторону, откуда ее кто-то напугал, удобно стоит боком ко мне метрах в 170—180. Мне тоже хочется глянуть туда, но некогда — я скорее целюсь ей под грудку и трогаю шнеллер. Конечно, второпях я сорвал прицел, но все-таки попал, — лиса как-то вся съежилась и, сгорбившись, рысью побежала от меня. Метров через 50 она остановилась, постояла немного понурившись и легла.

Тут только я посмотрел — кто же это чуть не прогнал от меня лису? Оказывается, из лощины, по которой шел и я, вылез какой-то охотник в черном пиджаке и сейчас бежал к лисе, не видя меня.

Я встал, он повернулся ко мне, и мы вместе подошли к мертвой уже лисе; пуля пробила ей живот.

— Вот это ружье, — позавидовал на карабин мой новый знакомый, — из такого только и бить этих рыжих бестий! Я вот из своей тулки только одну убил за зиму, да и то ночью «на подсидках». Хожу почти ежедневно и штук по 5 вижу за день. Вот бы мне такой карабинчик, я бы их штук полсотни за зиму настрелял!

Я и сам понимал, что с пулевым ружьем я почти царь и бог в поле: ведь в десять раз легче подойти к лисе на 200 метров, то есть на верный пулевой выстрел, чем на 40—50 метров, когда можно надеяться убить лису дробью.

Вторую лису я увидел минут через сорок совсем неожиданно, вылезая из оврага, — она спала на склоне другого оврага, метрах в 250 от меня. Решение созрело тут же: подойти совсем немного до небольшой кучки соломы и с нее, лежа, стрелять. Уже через минуту я лежал и целился.

Однако не всегда даже спокойная стрельба удачна — я обвысил. Лиса, как встрепанная, сорвалась с лежки и помчалась влево. Руки машинально перезаряжали карабин, а глаза разочарованно следили за удирающей лисой. Вот она стала, смотрит на лежку — там нет никого. Лиса села удивленная — кто же ее так напугал?

 «Дай-ка попробую, — подумал я, — метров 300, больше не будет, а чем черт не шутит!..»

Выстрел, и — о радость! — лиса завертелась на одном месте. Я бегу к ней; она еще жива, пытается встать, но сил нет.

Этой я попал в основание шеи — рана, конечно, смертельная. Но, что интересно, — на первую лису я израсходовал много сил, терпения, более двух часов времени, а на эту — всего одну-полторы минуты времени и ни хлопот, ни забот — лиса сразу в сумке! Зато победа над первой лисой дала мне столько острых переживаний, столько огорчений, разочарований и, наконец, столько радости после удачного выстрела, что я до сих пор помню со всеми мельчайшими подробностями ту охоту... И эта первая лиса, убитая пулей, эта интересная охота, сделали меня с тех пор самым ярым поклонником такой активной, живой, интересной и добычливой охоты.

Времени было только час дня. Тяжело нагруженный двумя лисами, я потихоньку двигался вдоль Мохового оврага к станции Селезни, до которой оставалось около десяти километров. Поезд в Тамбов шел только в шесть вечера, и времени у меня было много.

Часто останавливаясь, я оглядывал в бинокль все окрестности, в том числе и местность сзади, где я уже прошел.

Заметил еще одну лису, как раз сзади, так как только отсюда ее можно было увидеть за пригорком.

Убитых лис я оставил на бугре, вернулся метров на 250—300 назад, довольно легко подошел к спящей лисе, — примерно метров на 180, — и с колена выстрелил. Ружье сильно покачивал усилившийся боковой ветер и я «промазал». Лисица умчалась без остановки чуть ли не на полтора километра назад. Видимо, я где-то ее немножко обжег пулей.

Опять побрел к станции. Было 4 часа, и до места оставалось около 3 километров. Для передышки после подъема на гору остановился и с высокого места еще раз осмотрелся в бинокль кругом.

— Вон она лежит, — вслух заметил я, — да возвращаться что-то неохота!

Лиса лежала на противоположном склоне одного из отрогов большого Мохового оврага, освещенная заходящим солнцем, метрах в 800, почти сзади и совсем не по пути.

Постояв в нерешительности минут пять, я раздумывал: «Идти или не идти к лисе? Время-то есть, да возвращаться не хочется, к тому же и добыча у меня уже хорошая и охотой я вполне доволен, да и притомился прилично, таская свою нелегкую ношу больше трех часов».

Однако, взглянув еще раз на часы, пересилил свою лень и пошел назад. Лис, лыжи, бинокль, свой рюкзак в белом чехле оставил на видном месте и, не соблюдая особой осторожности, напрямик, с боковым ветром, пошел к лисе.

 Шел сначала оврагом, потом вылез на ровное место и, не доходя до крепко спящей лисы метров 370—400, встретил высокий снежный холмик, с которого и решил попробовать свой карабин на большую дистанцию.

Лиса лежала на противоположном склоне не очень глубокого, но широкого оврага, наискось от меня.

Приложился и стал соображать: какой взять вынос на ветер и какую по высоте мушку придется брать...

Долго потом я переживал этот случай, долго ругал себя за свою небрежность и в подготовке, и в прицеливании, и в спуске курка...

Мог ли я даже предполагать, что передо мною на мушке карабина лежал не лисовин, а огромнейший волчина!.. Разве так бы я построил охоту на него! В бинокль на 800 метров я как-то вскользь вначале сразу определил эту светлую точку: «Лиса!» — и так был в этом уверен, что больше в нее и не вглядывался. К тому же за весь день я не пересек ни одного волчьего следа, они, если и были, — все их занесло накануне выпавшим снежком и тянувшей весь день поземкой. В поле зрения бинокля в течение дня попадали только лисы, даже зайцев ни одного не видел.

После выстрела у меня чуть глаза не вылезли из орбит: вместо ожидаемого лисовина, с лежки, как пружина развернувшись, вскочил волк и, заложив уши, как сумасшедший кинулся... прямо ко мне!.. Оказывается, я взял крупноватую мушку, пуля легла хорошо по центру (это я уже после определил, когда сходил к лежке), но выше и от ее удара в склон оврага волк и кинулся в противоположную сторону, то есть точно на меня, сразу же скрывшись с глаз в овраге.

Вскочив, я быстренько перезарядил карабин и схватил со снега упавшую гильзу. Мысль почему-то работала удивительно четко: я не забыл здесь даже того, что я должен в своих выстрелах отчитаться стреляными гильзами. Бегом бросаюсь к оврагу, до которого от меня метров 70, — мне обязательно нужно перехватить волка, увидеть его, когда он будет пробегать мимо меня по оврагу.

Но серый бродяга рассуждал по-своему: «Кто же это меня так отчаянно испугал, нужно посмотреть»!

И вдруг вижу его выскочившего на мой склон оврага, метрах в 200 от меня. Он остановился как вкопанный левым боком ко мне и внимательно смотрит на свою лежку...

Не раздумывая долго, медленно поднимаю карабин к плечу и, забыв завести шнеллер, стоя, с коротким прицелом (он же вот-вот сорвется с места!) стреляю ему под грудь. Но без точного, тщательного прицеливания никогда не попадешь пулей туда, куда хочешь, — эту аксиому нужно запомнить всем желающим охотиться с пулевым ружьем, а я это испытал на себе многократно.

Пуля перебила волку левую переднюю ногу ниже колена, и он, отрывисто рявкнув, круто развернулся и, ковыляя, бросился в овраг, опять держа направление ко мне...

 В его башку, видимо, крепко втемяшилась мысль о том, что вся страсть происходит только со стороны лежки. Сильный же боковой ветер не давал ему возможности зачуять меня, а взглянуть в мою сторону ему было некогда — какой-то треск, шум, боль в ноге — и волк растерялся...

В две-три секунды я готов к новому выстрелу и, опять не забыв подобрать гильзу, делаю несколько шагов, но уже осторожно, к оврагу, дно которого я уже почти все вижу. Глаза бегают из стороны в сторону — где-то он вот-вот передо мною появится.

Повторилась та же обстановка: волк птицей взлетел опять-таки на мой склон, но уже в 70 метрах от меня и, как раньше, резко остановившись, подставил мне весь свой левый бок, повернув голову опять в сторону своей лежки... Как же его беспокоила та сторона и как ему хотелось увидеть того, кто так невежливо посмел побеспокоить такого огромного и сильного зверя!

Но где же враг? Может быть, он слева? И, повернув голову в другую сторону, волк наконец-то увидел: вот он стоит, его вековечный враг — человек и держит наготове свое ружье...

Стальные мышцы задних ног мгновенно напряглись, еще секунда и огромным прыжком старый волчина рванулся бы назад, но резкий короткий треск как громом поразил его. Сильные ноги волочили туловище, рвали когтями снег, он дважды вставал на ноги — жизнь не хотела уходить из тела серого великана, хотя сердце было пробито и сквозная рана с другой стороны была почти с кулак... Пуля в полуоболочке отлично сработала...

С той поры мне удалось убить около полутораста волков, но из них не попалось ни одного такого здорового волчины. Когда я приволок его к станции, — народ толпой собрался вокруг меня.

Мое торжество было полнейшим — я доказал многочисленным тамбовским скептикам, что такое пуля при охоте на лису и волка в степной местности и как эта охота добычлива и интересна.

Теперь у нас уже многие охотники с успехом применяют свои тройники при охоте на лису в поле, так как волков у нас в области уже почти нет.

Английский сеттер|Сеттер-Команда|Разработчик


SETTER.DOG © 2011-2012. Все Права Защищены.

Рейтинг@Mail.ru