Сосновский Г. Г.
В 1927 году первый снег в Карелии выпал 11 октября, и с этого момента установилась зима.
2 ноября меня вызвал к телефону из дер. Сюзик-озеро (Пудожский район) старик Онисим Иванович Елшин; он сообщил, что дня четыре назад его сын с товарищем наткнулись на берлогу, ранили крупного медведя и гоняются за ним уже три дня безрезультатно.
Решив, что без хорошей собаки-медвежатницы медведя не взять, охотники просили меня приехать со своей собакой для охоты на компанейских началах.
Я поехал. Снежная буря несколько задержала меня в пути.
Остановился я у охотника Гавриила Онисимовича Елшина, стрелявшего медведя, и узнал досадную вещь: не дождавшись меня до восьми часов утра, Елшин решил, что я не приеду, и с товарищем отправился в лес искать второго медведя по свежему следу.
Пришлось томиться бездельем.
Уже основательно стемнело, когда вернулись охотники, принеся трех белок. Розыски медведя не увенчались успехом: его следы в густых ельниках кое-как еще были заметны, но на чистых открытых полянах и прогалинах совершенно терялись.
За ужином Гавриил Онисимович рассказал об охоте на медведя, которая могла кончиться трагически.
Я осмотрел его двуствольное ружье, которое красноречиво говорило о своей полной непригодности к подобным охотам... Ружье было очень старое, сильно раскачанное в затворе. Пружины у замков были настолько слабыми, что разбивали мягкие красные пистоны с двух-трех и более раз. И вот с таким ружьем Елшин во время белкованья наткнулся на берлогу. Товарищ его был вооружен лишь топором.
После четырех осечек из правого ствола он выстрелил в зверя, предварительно рассмотрев его перед выстрелом в берлоге. Перезарядить разряженный ствол пулей он уже не мог (имел при себе всего два пулевых патрона) и остался вооруженным только левым стволом, имеющим еще более слабую пружину, чем правый. Через несколько секунд после выстрела тяжело раненный медведь медленно выполз из берлоги и остановился. Елшин безрезультатно щелкал курком по бойку ружья: выстрела не последовало... Медведь медленно побрел в лес, оставляя кровавые пятна на снегу.
В последующие три дня Елшин и его товарищ, вооруженный взятой у соседа старой берданкой, безуспешно преследовали медведя с собаками. На выстрел подойти им не удавалось, а собаки зверя не брали; медведь же петлял, кружил и на его лежках всегда была видна свежая кровь.
Мы решили до рассвета идти в лес — искать раненого медведя с моей лайкой-медвежатницей.
Но с полночи полил основательный дождь, к утру совершенно испортивший ходьбу на лыжах, а идти без них было невозможно из-за глубокого рыхлого снега.
Пришлось отказаться от надежды добить раненого зверя, тем более что и следы его местами совершенно затерялись. Как оказалось впоследствии, он уплелся за несколько верст к дер. Юнг-озеро, вблизи которой и был добит случайно наткнувшимися на его следы местными охотниками, промышлявшими белок.
1 декабря 1927 года помощник лесничего Колодозерского лесничества (Пудожского района) С. В. Успенский по телефону предложил мне приехать к нему на охоту по согнанному из берлоги медведю. По словам лесничего, зверь залег и обойден в небольшой круг двумя лесорубами дер. Шанниково.
3 декабря утром я выехал из Пудожа и к вечеру был у Успенского.
На следующий день рано утром мы в сопровождении местного председателя коллектива охотников Ф. И. Романова и двух крестьян-окладчиков подъехали к р. Усть-Колода.
Оставив у стога сена лошадей, все двинулись на лыжах к обходу, в центре которого лежал медведь — на расстоянии около двух верст.
Стоял легкий морозец, окутавший инеем кроны хвойного древостоя. Лучи восходящего солнца радужно искрились среди древесных стволов, и их голубые тени мягко отражались на девственной белизне снежного покрова. Стояла невозмутимая тишина, и только скрип нескольких пар лыж то и дело вспугивал рябчиков.
Вскоре мы увидели следы медведя, которые тянулись с севера на юг, слегка припорошенные инеем. После короткого совещания было решено, что я пойду по следам медведя вплоть до его новой лежки, и, когда займу удобное место для стрельбы, подойдут остальные участники охоты.
Я решил затратить на подход к берлоге не более 15 минут и предложил тов. Успенскому и остальным двинуться вслед через четверть часа. Сняв лыжи, медленно, возможно осторожнее шагая в звериные следы, я стал пробираться вперед. Шагов через 150 на небольшом пригорке резко бросилась в глаза желтая куча песка на снегу.
Один из окладчиков, двигавшийся позади меня в нескольких шагах, молча указал на нее рукой. Я знаком показал ему оставаться на месте и дальше двинулся уже один. Под верхним покровом почвы и снега ясно видна свежая нора... Стало легко и радостно на сердце, руки уверенно сжали приклад привычного ружья — штуцера 500 калибра.
Жду подхода остальных участников охоты, показываю знаком оставшемуся саженях в 30 окладчику, что медведь здесь, и предлагаю ему подходить стороной, левее моих следов.
Вскоре вижу Успенского, Романова и второго крестьянина. По моему знаку они также подходят к пригорку левее медвежьих и моих следов, останавливаются и берут ружья наизготовку.
Громко говорю в темноту берлоги:
— Ну, вылезай, довольно таиться!..
По-прежнему вокруг тишина. Безмолвна и нора у моих ног. Громче повторяю свое «предложение», но тщетно: все так же тихо в берлоге...
Командую окладчику:
— Выруби шест, ковырни сбоку в нору, иначе не выйдет!
Кол вырублен, заострен. Несмотря на близкий стук топора, берлога хранит молчание. Окладчик подходит сбоку и с силой запускает шест в нору. Короткий грозный рев раздался оттуда, и в мгновение ока темная туша зверя вымахнула из берлоги, направляясь в чащу. Выстрелы раз за разом ударили зверя по передней части туловища, затем громыхнул выстрел Романова. Медведь, ковыляя и спотыкаясь, скрывается в густом молодом ельнике.
Перезаряжая штуцер, слышу взволнованный голос окладчика:
— Берегитесь, идет обратно!..
И тут же голос Успенского:
— Готов, лежит!
Во второй половине ноября 1926 года я следовал с семьей из Петрозаводска в Пудож, к месту назначения на работу лесничим Ильинско-Водлозерского лесничества. Я вез с собой двух гончих собак, пойнтера Дези и лайку-медвежатника Красавчика, вывезенного с Урала.
Переехав на лошадях через Онежское озеро, мы остановились на ночлег в небольшой деревушке Пустошкино, не доезжая нескольких верст до районного центра Шала.
В беседе за стаканом чая хозяин дома, где я остановился на ночлег, рассказал, что несколько дней назад семидесятилетний старик Пустошкин, его односельчанин, охотясь на белок с собакой, нашел медвежью берлогу.
Несмотря на то, что охотник имел шомпольную одностволку, заряженную дробью, он все же стрелял зверя и ранил его; после того уже несколько дней подряд старик-охотник с двумя племянниками и собаками, собранными ее всего поселка, гоняют по лесу медведя и не могут его убить.
Желая узнать подробности этой рискованной охоты от самого охотника, я в сопровождении домохозяина пошел к нему на дом; Пустошкин, старичок небольшого роста, довольно слабого на вид здоровья и тщедушного телосложения, но смелый и сильный духом рассказал:
— Несколько дней назад я возвращался с охоты по берегу реки Шала, как вдруг впереди меня и невдалеке от берега моя собачонка залилась звонким лаем на одном месте. Подойдя ближе, вижу поваленную ветром большую ель, а под ее корнями хорошо заметную нору, припорошенную снегом.
Мне удалось определить, что медвежья голова находится ко мне своей задней частью — видны были уши и затылок.
Просунув ствол в чело берлоги и примерно наведя его в середину затылка, я выстрелил, быстро отбежал в сторону и лег за валежину. Почти вслед за этим из берлоги с грозным ревом выскочил медведь и, быстро оглядевшись, побежал скачками в глубь леса.
Зарядив снова шомполку более сильным зарядом пороха и дроби, я было пошел вслед за зверем, но вскоре убедился, что он, если и ранен, то легко, так как шел очень быстро и лай собаки вскоре стал неслышен; я повернул к дому.
Сегодня уже пятый день подряд я и два моих племянника гоняем медведя с собаками то по лесу, то по болотам, а убить не можем. Каждый из нас видит зверя несколько раз в день, но на расстоянии, на котором наши ружья верно пулями бить не могут...
Оставить же его в покое и дать облежаться, чтобы затем обойти в круг и бить на лежке — не приходится: зверь может стать шатуном и уйти далеко, а попадет под снегопад — и следа не увидишь... Как быть с ним дальше — просто ума не приложу!.. — закончил свой рассказ старый охотник.
— Ну, а на каких условиях вы могли бы принять меня в компанию в этом деле? — спросил я Пустошкина. — Учтите, я имею лайку-медвежатницу, и она остановит медведя на ходу, так как снег еще не глубок. Из ваших собак можно будет также взять на эту охоту одну-две, которые в эти дни держались ближе к медведю и были смелее. От моего Красавчика они вполне могут перенять опыт остановки ходового медведя и потом работать самостоятельно.
Старик ответил, что он обсудит это со своими компаньонами по охоте.
На следующий день пришли все трое охотников, и мы договорились, что я выеду с семьей к месту своего назначения, а дня через три-четыре возвращусь обратно для охоты на медведя.
Условия, на которых я входил в компаньоны по охоте, были справедливы для обеих сторон: Пустошкин, как нашедший зверя, в случае его убоя, получал установленную премию в 25 рублей; охотник, убивший медведя, получал его шкуру. Мясо медведя полностью предоставлялось мне, как владельцу собаки-медвежатницы, с помощью которой и строились расчеты на удачу в этой охоте по гонному медведю.
Приехав в Пудож и приняв дела лесничества, я на третий день намеревался выехать к Пустошкину один, но мой помощник Л. Э. Г-н, объездчик Ивашищев и бухгалтер местного леспромхоза Г. И. Кузнецов, узнав о предстоящей охоте, обратились ко мне с просьбой разрешить им принять участие в ней на любых условиях.
Прибыв на место, мы узнали, что медведь остался там, где его гоняли охотники в последний раз, и один из племянников Пустошкина обошел его в большой по радиусу круг.
Старик-охотник и его племянники сразу же согласились на участие в охоте новых компаньонов; было решено утром следующего дня расставить участников охоты вкруговую по окладному следу, после чего в середину круга по входному медвежьему следу пустить Красавчика. Когда зверь будет разыскан и начнется грызня, условились, что к нему будут подпущены две собаки местных охотников, с целью их притравки и усвоения приемов по задержке медведя на месте.
Утро следующего дня было слегка морозным, солнечным. Посеребренные легким инеем высокие ели и сосны скупо пропускали лучи солнца, и в лесу было еще сумрачно, когда семеро охотников с тремя собаками вышли на опушку бора к болоту, покрытому островами молодого соснового насаждения с примесью березняка и осинника. Через четверть часа мы подошли к хорошо утоптанной в снегу лыжной тропе, окружающей обширное болото с лежащим где-то медведем.
После короткой передышки и наметки дальнейших действий наша группа разделилась надвое: старик Пустошкин, сопровождаемый бухгалтером Кузнецовым, объездчиком Ивашищевым и одним из своих племянников, двинулись по кругу влево, имея при себе двух собак на привязи.
В правую сторону крута пошли: я с Красавчиком на привязи, мой помощник Л. Э. Г-н и племянник Пустошкина — Николай, который обложил медведя в круг и ежедневно проверял оклад.
Наша задача заключалась в следующем: мы должны были дойти до входного следа медведя в круг и по этому следу пустить в поиск Красавчика, а сами расставиться по обходной лыжной тропе друг от друга на 250—300 метров и ожидать результатов поиска собаки в кругу.
Мы прошли около 300 шагов по тропе; Л. Э. Г-н остался на номере, а я с Николаем пошел дальше; еще через 250 шагов нам встретился слегка запорошенный инеем медвежий след, уходивший в остров из смешанного древостоя с преобладанием хвойных насаждений.
Я отпустил с цепочки Красавчика, начавшего уже тянуться к медвежьему следу.
Пройдя около сотни шагов далее по кругу, я остановился. Через 300—350 шагов от меня занял номер и Николай.
Л. Э. Г-н уже хорошо замаскировался срезанными небольшими сосенками, утыкав их веером в снег, и его не было видно.
Прислонив штуцер-экспресс к небольшой березке, я занялся срезкой мелких елочек и сосенок, растущих вблизи, и едва успел стащить их к месту своего номера, как издали чуть слышно донесся злобный лай Красавчика.
Взглянув на часы, я засек время: сорок минут двенадцатого.
Солнечные лучи ослепительно искрились на белизне снегового покрова, ярко золотили верхушки хвойного древостоя отдаленного острова, и оттуда, с редкими перерывами, доносился отголосок собачьего лая. Вскоре к нему присоединились еще два голоса: один басисто-грубый и второй визгливо-звонкий.
Эхо собачьего концерта минут десять кружило в острове, то удаляясь от занятой нами линии круга, то приближаясь к ней; но вот к нему присоединился новый голос низкого тембра, часто переходящий в отрывистый грозный рев, и весь этот хаос звуков раздавался уже только в левой стороне хвойного острова... Это означало, что медведь остановлен и посажен собаками на месте и на номера засады уже не выйдет... Нужно самим стрелкам подходить к месту борьбы собак со зверем и метким выстрелом прекратить ее.
Право на уход со своих номеров, по предварительному уговору, давал сигнал охотничьего рога, и я трижды протрубил, засекая время — четверть первого.
Всех ближе к зверю находился Л. Э. Г-н. После сигнала он поспешно двинулся на лыжах в сторону собачьего лая, и мне стало ясно, что он придет к медведю первый, если не подоспеет кто-либо из четырех охотников, занимавших стрелковые номера на той стороне круга.
Это был юноша-охотник, в первый раз принимавший участие в медвежьей охоте; он был вооружен курковым штуцером 12-го калибра. Быстрый ход его на лыжах свидетельствовал о горячности характера и о возможном отсутствии хладнокровия и выдержки; чувство тревоги за молодого охотника омрачило мое радужное настроение.
Л. Э. Г-н скрылся в хвойном острове... Собачий лай и медвежий рев, усиливаясь, слились в сплошную гамму звуков, и я ускорил ход.
Вот и опушка острова. В серебристом инее, в искрящихся блестках от солнечных лучей молодой ельник и сосновый подрост снижают быстроту движения на лыжах; это значит, что и Л. Э. Г-н должен был убавить ход. Я взял направление вдоль опушки, чтобы выйти на его лыжницу и быть к нему в момент его подхода к зверю возможно ближе.
Но едва я вступил на лыжницу, проложенную молодым охотником, и углубился в остров, — впереди, шагах в 125—150, раз за разом раздались два выстрела, вслед за которыми последовали страшный звериный рев и разноголосый лай собак... Вклиниваясь в этот хаос звуков, торопливо, с весьма короткими промежутками, прогремели раз за разом еще три дуплета, а через две-три минуты грянул гулкий винтовочный выстрел, вслед за которым наступила полная тишина: прекратился медвежий рев, собачий лай... следовательно — охота кончена, зверь убит!
Винтовку системы Бердана имел объездчик Ивашищев; очевидно, последний выстрел, положивший конец жизни медведя, принадлежал ему. Но четыре дуплета, по-видимому, принадлежали Л. Э. Г-ну.
Насколько позволяла местность, я еще больше ускорил ход, стремясь поскорее узнать подробности охоты...
Последний выстрел, как я и предполагал, принадлежал Ивашищеву; Л. Э. Г-н, задыхаясь от быстрого хода на лыжах, второпях ударил первым дуплетом по задней части туловища и перебил медведю спинной хребет, вследствие чего были парализованы задние ноги зверя и он мог ползать только на передних, волоча зад по снегу. Торопливо перезаряжая штуцер, Л. Э. Г-н посадил еще две пули в волочащийся зад медведя; четырьмя выстрелами он «промазал».
Ивашищев добил медведя винтовочной пулей в голову и затем спокойно приступил к свежеванию туши.
Старик Пустошкин, подойдя к медведю и осматривая затылочную часть головы, обнаружил в шейной части уже засохшую дробовую рану. Около 15 дробин № 4, пробив только кожу, застряли в шейных позвонках и не причинили никакого ощутительного вреда медведю, оказавшемуся молодой самкой около пяти пудов весом.
Отдохнув у разведенного костра и обменявшись впечатлениями и критикой действий участников охоты, особенно едкой после чарки водки под шашлык из медвежатины, в четвертом часу дня мы направились обратно в деревушку, где и заночевали до следующего утра.
П. Н. Соловьев из дер. Подберезье, Каршевского сельсовета, Шальского района, письменно сообщил мне о выслеженном им с осени медведе, который залег в берлогу; Соловьев предлагал свои услуги в качестве проводника.
Пользуясь ясной, слегка морозной погодой, я выехал в дер. Подберезье на второй день по получении письма. Хотя предстояла охота по медведю на берлоге, я все же захватил с собой на всякий случай свою собаку-медвежатницу, тем более, что глубина снежного покрова в ту зиму до Нового года была не более пол-аршина и для рослой собаки ход по снегу был свободный.
П. Н. Соловьев оказался молодым, лет двадцати пяти, охотником по боровой и водоплавающей дичи.
— Проводить вас до самой берлоги берусь, но с условием, что вы дадите мне время отойти подальше назад. Быть у берлоги во время охоты на медведя, откровенно говоря, боюсь даже с ружьем и могу серьезно помешать вам, так как очень страшусь этого зверя!.. — заявил мне Соловьев, и эта прямота расположила меня в его пользу.
От дер. Подберезья до места охоты было около семи верст; в 10 часов утра 30 декабря мы были около берлоги. Медвежатника Красавчика я оставил у саней на привязи.
Соловьев остановился и, показывая рукой несколько левее нашего хода, сказал:
— Видите вон ту валежину? Она сейчас не так хорошо видна, как осенью. Медведь тогда копал землю под ее вершиной. Затем я не раз проходил здесь по первым порошам и видел следы зверя — они шли под вершину, а дальше их нигде не было. Безусловно — медведь здесь. Теперь подождите четверть часа, пока я отойду подальше, а потом действуйте как знаете... Когда убьете зверя, трубите в ваш рог, и я приду на помощь по свежеванию туши и выноске шкуры и мяса до лошади, а пока желаю удачной охоты!.. — и, махнув мне рукой, П. Н. Соловьев стал быстро удаляться обратно.
Когда он скрылся среди деревьев, я осторожно подошел к черневшему острову большой ветровальной сосны, на три четверти занесенной снегом; среди раскидистых толстых сучьев ее вершины я обнаружил идущую вглубь небольшую отдушину, из которой струилось едва заметное на морозном воздухе испарение от дыхания зверя.
Я решил выстрелом из штуцера вызвать медведя из берлоги на волю, воспользоваться его кратковременным ослеплением от солнечных лучей и сверкающей белизны снегового покрова и вторым выстрелом накоротке застрелить на месте.
Сняв лыжи и расчистив от снега почти до земли площадку для свободы движений, я послал из правого ствола штуцера пулю в темнеющую в семи-восьми шагах впереди отдушину берлоги, целясь несколько сверху вниз.
Густое облако дыма совершенно скрыло чело берлоги и вершину сосны, что вынудило меня сделать два-три шага вправо и сбоку увидеть чело берлоги, которое в этот момент представляло довольно большое отверстие с обнаженными от снега толстыми сучьями, захваченными лапами зверя в попытке пробиться сквозь них на волю.
Пользуясь временным замешательством зверя, я зарядил разряженный правый ствол штуцера, зорко следя за действиями медведя.
Скоро ему удалось сломать сначала один, а вслед за ним и второй сук; медленно озираясь по сторонам и не замечая меня, медведь остановился как бы в раздумье, подставив под выстрел лобастую голову с оскаленной мордой.
Через две-три секунды, убитый наповал пулей в левый висок, он лежал неподвижно на снегу.
В половине февраля 1928 года лесничий Шуньского райлесхоза Н. предложил мне принять участие в совместной с ним охоте на гонного медведя, обойденного лесообъездчиками лесничества.
Захватив с собой штуцер и медвежатника Красавчика, я прибыл в Шуньгу и на следующий день с утра вместе с Н., объездчиком Никулиным и лесником Игнатьевым выехал к месту оклада зверя.
По дороге Никулин рассказал мне, что в конце января, во время заготовки леса, рабочие лесоучастка подняли из берлоги крупного медведя.
Узнав об этом, Никулин с лесником Игнатьевым пошли по следам зверя; они обнаружили, что последний, пройдя около шести верст напрямую в южном направлении, стал петлять в сосновом бору с густым материнским подростком, препятствующим свободному ходу на лыжах.
Предположив, что медведь мог здесь остановиться на лежку, лесники сделали довольно большой обход и установили, что медведь находится в кругу.
С этого времени лесники часто проверяли обход, но никаких следов зверя больше не встречали, считая, что медведь и до сегодняшнего дня лежит в окладе.
Проехав около девяти-десяти верст по лесной дороге, остановились у квартального столба, где следовало оставить лошадей и идти далее на лыжах две-три версты по ранее проложенной лесниками лыжнице.
Из-за большой глубины снегового покрова собаку можно было использовать лишь для розыска лежки медведя. В случае его ухода рассчитывать на остановку зверя собакой было весьма трудно.
Мы решили, что лесничий Н. и объездчик Никулин двинутся на полчаса раньше меня и лесника Игнатьева, зайдут по кругу обхода вперед, на северную его сторону, где и займут два стрелковых номера на возможных лазах медведя.
Спустя минут двадцать двинулся и лесник Игнатьев; он должен был выйти по кругу на его южную сторону и занять здесь наиболее верный лаз зверя.
Моя же задача состояла в том, чтобы с собакой на поводке войти в круг и проложить зигзагообразные лыжницы внутри оклада; это облегчало движение собаки в глубоком снегу.
Пройдя по лыжнице к наружной черте оклада и пересекая ее на сотню шагов по целине внутрь круга по прямой, я остановился, знакомясь с окружающей местностью. Старый, плотно слежавшийся и перемерзший снег ускорял движение на лыжах; это облегчало и ход собаки. Затратив около часа на ходьбу внутри оклада, делая зигзаги через каждые 100—150 шагов, я спустил собаку с поводка, направив ее по лыжнице в обратную сторону, а сам снова двинулся целиной, прокладывая новую лыжницу перпендикулярно первой.
Вскоре на пути встал густой подлесок ельника; огибая его слева, я отклонился в сторону от своей первоначальной лыжницы, по которой был направлен Красавчик на розыск логового медведя. Я решил пересечь еловый подлесок напрямую и с трудом пробирался сквозь него, на всякий случай держа наготове штуцер со взведенными курками.
Пройдя таким образом около сотни шагов, я остановился на небольшой полянке перевести дух и вдруг совсем близко, вправо от себя, услышал частый и злобный лай собаки, нарастающий в моем направлении.
Через две-три минуты невдалеке на полянке, преследуемый собакой, показался ныряющий в глубоком снегу крупный медведь; он пыхтел, морда его была оскалена, язык высунут. В проделанной им в снегу траншее, в двух-трех шагах от него, нырял Красавчик, звонким лаем оповещающий охотников о находке.
Медведь тяжело «замахал» мимо меня в 20—25 шагах, подставляя левый бок. Точному прицелу мешал густой подлесок; первый выстрел — навскидку — срезал несколько тоненьких елочек и раздробил плечо левой передней лапы медведя, что заставило его с грозным ревом закрутиться на месте, спасая зад от укусов насевшей вплотную собаки. Не торопясь, я продвинулся вперед и пересек полянку; выбрав удобный момент, вторым выстрелом в голову я прекратил сопротивление зверя и погасил азарт собаки...
Медведь оказался старым, с сединой на морде и тупыми желтыми клыками.
