Лошакин И.
Заяц
Многие считают, что зайцы не любят и даже боятся воды.
Известно и то, что в период весенних разливов рек много пропадает зайчишек и лишь некоторым из них удается спастись по какой-нибудь счастливой случайности.
Картину такой заячьей беды очень хорошо нарисовал Н. А. Некрасов в стихотворении «Дед Мазай и зайцы».
Заметим, кстати, что не все люди бывают так отзывчивы, как дед Мазай. С прискорбием приходится сказать, что немалое число зайцев, отрезанных вешней водой от незатопляемых мест, гибнет от ружья, от собаки, а то и просто от палки бессердечных людей.
Итак, считается, что зайцы — плохие пловцы и что они боятся воды.
Но мне пришлось не раз в жизни видеть, как заяц без всякой видимой нужды бросался в воду и переплывал речку шириною в 20—25 метров.
В конце мая пошли мы с братом рыбачить на Нижнюю Каргалку, впадающую в реку Урал справа, на несколько километров ниже слияния Урала с Сакмарой. Речушка эта в нижнем своем течении проходит через лес, растущий по Уралу. Течет Каргалка то широкими и глубокими плесами, то сжимается до 15—20 и даже меньше метров и переливается по мелким перекатам, по пескам и древесным корням.
Весной вода в Каргалке отстаивается раньше, чем в Урале, поэтому рыбаки-любители там и начинают свой сезон.
Придя на место, мы поставили палатку, наготовили дров, расчистили местечко в камышах, которые только что начинали показывать из воды свои острые колючие верхушки, набросали привады и, раз уже рыбачить поздно, занялись чайком, а потом — в палатку, спать.
Рано-рано утром брат ушел на свое место, а я, наладив костер и повесив над ним чайник, спустился к своему местечку.
Утро было холодное — на открытых местах, по траве и кустам блестел иней.
Палатка наша стояла у стены густого, молодого и очень высокого липняка. Узкая лесная дорожка отделяла липняк от берега, густо поросшего талами.
Не знаю, кем и для какой надобности была через липняк пробита узенькая тропка. Она шла наискось к речке, пересекала дорожку и спускалась прямо к воде.
Я устроился в 3—5 метрах повыше от тропинки. Расставил удочки. Рыба начала брать дружно, я уже не раз мочил озябшие руки в теплой речной воде, опуская добычу в корзинку.
Солнце еще не всходило, когда я услышал позади себя треск сухих веток, затем быстрый топот бегущего зверя. Бросив удочку, я повернулся на шум и увидел большого серого русака, который быстро бежал по тропинке мимо палатки, прямо к речке.
Не успел я ничего сообразить, как заяц спустился к берегу и, не задерживаясь, бросился в воду, окунулся с головой, вынырнул и как-то странно ударяя задними ногами, поднимая брызги, поплыл, вернее, поскакал по воде к тому берегу.
Выскочив на берег, отчаянный зайчишка, не отряхиваясь, нырнул в кусты — и был таков.
В недоумении смотрел я на круги, расходившиеся по воде, на кусты, где скрылся заяц, и обернулся опять к тропинке.
Поразмыслив о столь странном поведении зайца, я решил, что за ним кто-то гнался — собака или лиса и это заставило его броситься в воду.
Прошло примерно с час.
Вдруг что-то зашумело, — из кустов опять выскочил заяц, в два-три прыжка очутился у берега, плюхнулся в воду, и не успел я опомниться, как он уже выскочил на тропинку и в несколько, прыжков скрылся в липняке.
Скоро пришел брат. Сидя у чайника, мы долго обсуждали этот случай. Предположили, что здесь брод, давно знакомый зайцу. Осмотрели берега, измерили глубину. Нет! Даже в самое сухое время лета брода здесь не может быть, а ширина речки могла в крайнем случае уменьшиться не более чем на 2—3 метра, так как оба берега здесь довольно крутые.
Что же заставило зайца дважды переплыть речку?
Лиса
Другое дело — лиса. Все говорят, что она хороший пловец. Многие видели, как лиса осенью и в начале зимы уходит от гончих, переплывая через незамерзающие места речек. У нас на Сакмаре, например, таких «тепляков» встречается много, чуть ли не на каждом перекате. Подобных случаев я лично не наблюдал, зато мне удалось видеть, как лиса переплывала бурную и широкую в весенний разлив Сакмару.
Охотился я с подсадными утками в пойме реки.
Подсадная оказалась на редкость неудачной, настоящая молчальница. Зря просидел вечернюю и утреннюю зори, а потом, оставив товарища у шалаша, отправился побродить по острову.
К Сакмаре я вышел поздним утром, пролет прекратился, наступила тишина. Берег здесь крутой и высокий, даже в это время над водой оставалась круча не менее чем в полтора-два метра.
Заметив на самой середине реки, выше по течению, стайку каких-то красивых пролетных уток, я прилег под кустами, нависшими с берега к воде, в надежде на то, что птиц подобьет ко мне течением. Я хотел добыть одну из них на чучело для биологического кабинета школы.
Долго лежал я на берегу, греясь на солнышке, отдыхая, и следил за птицами.
Наконец задремал, — чутко, как умеют дремать только охотники, и очнулся оттого, что птицы, дружно взлетев, захлопали и заплескали крыльями недалеко от меня: что-то их вспугнуло. Я внимательно оглядел поверхность воды, блестевшую на солнце: там и сям по воде проплывали коряги.
Но одна из этих коряг меня заинтересовала: какой-то желтый короткий пенек плыл не только по течению, но и как будто наискось пересекал реку.
Вот «пенек» подплыл ближе, и я с удивлением заметил, что это лиса! Она плыла так легко, что вся ее серовато-рыжая спина была суха, а хвост как бы составлял одну прямую линию со спиной и тоже был хорошо виден над водой.
Я не шевелился. Лиса проплыла близко мимо меня, — хорошо видны были черные глаза и кончики ушей, но я не заметил, чтобы она так усиленно работала лапами, как это делает, например, собака.
Лиса вышла на берег метрах в пятнадцати ниже меня. Она по-собачьи отряхнулась, легко вспрыгнула на кручу и скрылась в лесу.
